и соболезнования, но не извинения, которых, вопреки бытующему в историографии мнению274, не последовало, да и быть не могло (по причинам, которые скоро будут ясны).
Между тем, англичане настаивали на немедленном выполнении своих условий в полном объеме275, напряжение росло с каждым часом, и уже утром 13 (26) октября Лансдоун на очередной встрече с Бенкендорфом потребовал, чтобы движение русской эскадры было остановлено, а «если ей будет позволено продолжить путь», «то между нами до истечения недели может начаться война». В тот же день британский министр в собственноручном послании Бенкендорфу вновь потребовал от России не только провести тщательное расследование «прискорбной атаки русским флотом британских траулеров» и «примерного наказания» виновных, но и принятия мер к тому, чтобы подобное не могло случиться впредь. «Офицеры, охваченные паникой, отдав приказ об атаке, считали и, вероятно, считают до сих пор, – писал Лансдоун, – что имеют право обращаться с любым невинным судном, встреченным на пути на Дальний Восток, как с вражеским только потому, что оно показалось им замаскированным японским. Нет нужды особо указывать, к каким последствиям может привести подобное состояние умов»276.
Объяснения Рожественского, опубликованные 14 (27) октября, не разрядили обстановку, зато его решимость без колебаний вступить в бой с английским флотом, выраженная в уже известном нам интервью английским журналистам 15 (28) числа, очевидно, подействовала на лондонских «ястребов» отрезвляюще. Утром 14 (27) октября Ламздорф пригласил к себе Хардинга. «Этот самый вежливый на свете человек, – вспоминал ту встречу много лет спустя британский дипломат, – был почти груб со мной». Министр зачитал послу телеграммы Рожественского и затем «в течение часа бранил Англию, Японию и коварство японцев». Хардинг счел за благо отмолчаться, понимая, что Ламздорф «не в себе». Но уже на следующий день министр, бросившись послу на шею, «со слезами на глазах» горячо благодарил Хардинга за его сдержанность, проявленную накануне. Всю предыдущую ночь, объяснил Ламздорф, он провел на заседании Совета министров, «сражаясь» с господствовавшей там «воинственной атмосферой», но все равно получил указание в ответ на «одно слово угрозы» от Лансдоуна или Хардинга решительно заявить британской стороне:
«Вы хотели войны, вы ее получите!». Теперь собеседники сошлись во мнении, что «недостойно ставить риск перспективы долгой и ужасной войны между двумя великими державами в зависимость от того, что сделает или скажет один правительственный чиновник»277.
Между тем, в Лондоне 14 (27) октября Бенкендорф направил Лансдоуну предложение российского императора передать дело на «всестороннее рассмотрение международной следственной комиссии» и британский кабинет немедленно согласился278 – такой способ разрешения межгосударственных споров был предусмотрен международной Гаагской конвенцией, подписанной
См., напр.:
Имелись в виду четыре условия: (1) принесение официальных извинений Великобритании, (2) полное возмещение ущерба пострадавшим, (3) наказание виновных офицеров независимо от чина и должности (в первую очередь подразумевался командующий русской эскадрой) и (4) гарантии неповторения подобного в ходе дальнейшего похода эскадры. См.: F.O. R.C. 65/1729. P. 343 (Шифрованная телеграмма Адмиралтейства командующему флотом Канала, Лондон, 27 октября 1904 г.).
АВПРИ. Ф. 184. Оп. 520. Д. 1158. Л. 24—25 об. (Письмо Лансдоуна Бенкендорфу, Лондон, 13 (26) октября 1904 г.).
F.O. R.C. 65/1729. P. 268—269 (Записка Лансдоуна Бенкендорфу, Лондон, 28 октября 1904 г.). Накануне сам Лансдоун почти то же предлагал русской стороне. Но, как признал в своих только что цитированных мемуарах Хардинг, инициатива в данном вопросе все-таки исходила от России.
