style="font-size:15px;"> – Я, – ответил юноша.
Никита достал из-за пояса длинный Магнум из матовой стали и выстрелил парню в сердце. Он хлопнулся на пол. Зелёный свитер стал быстро чернеть.
– Кто-нибудь ещё желает высказаться? – спросил Харлидэвидсонов, спокойно оглядывая паству.
– Я! Я желаю! – раздался насмешливый звонкий голос с галереи на втором этаже лофта.
То был Фёдор Джекдэниэлс, лежавший в гамаке в тёмных очках и с незажжённой сигарой в зубах. У него на груди была татуировка в виде парада планет Солнечной системы.
– Я желаю знать, какой у тебя план! – воскликнул Джекдэниэлс.
– Нет времени объяснять, – ответил Никита. – Мы выступаем немедленно!
Он направился к выходу, толпа ломанулась за ним. Джекдэниэлс соскользнул вниз по перилам и крикнул, указывая на тело в уже почти чёрном свитере:
– А что насчёт него?
Никита бросил через плечо:
– Правую часть на буженину. Левую – на пельмени.
Двое поволокли мертвеца на кухню. Фёдор догнал Никиту и сказал ему, теперь уже тихо, почти на ухо:
– Ты спятил, чувак!
– Не пропадать же добру, – ответил Харлидэвидсонов. – Не те времена.
Никита вышел из лофта и сел на мотоцикл. Джекдэниэлс устроился сзади.
– И всё же – что ты задумал, чувак? – спросил он, когда Никита завёл мотор.
Харлидэвидсонов сказал лишь два слова:
– «Фалафель Судьбы».
И дал по газам.
– О, – сказал Джекдэниэлс.
Они мчались по городу, наплевав на горящие люминесцентным красным светофоры, распугивая мамочек с колясками, подрезая тачки сонных мягкотелых копов. За ними ехала кавалькада авто и байков потомственных мясоедов. Черепа на бамперах, рога на багажниках, птичьи крылья в мотоциклетных спицах.
– Посмотри на этот мир, – сказал Никита Фёдору. – Что за жуткий мир! Люди ездят на своих округлых машинках с автопилотами. Вдоль тротуаров цветут ромашки. Депутаты не воруют у народа и ездят на велосипедах без охраны. Меня тошнит от этого!
– От чего именно тебя тошнит, чувак?
– Душа моя томится без страданий, – пояснил Никита. – И не только моя. Глянь вон… Взрослые люди запускают с крыш воздушных змеев, а в глазах у них такая пустота, что туда и глянуть страшно. Жизнь без вызова и смысла. Скука, гладкая, как шёлк. И только мы одни во всём мире способны положить конец этой загнивающей утопии.
– Но… они сами выбрали это, – сказал Джекдэниэлс. – Когда они хотели, они жили во грехе. Но в конце концов выбрали утопию. Вправе ли мы решать за них, чувак?
– Что-то я не пойму, к чему ты клонишь, – Никита покосился в зеркало заднего вида. – Струсил?
– Я? – усмехнулся Джекдэниэлс. – Нет. Просто мы живём в последней из крупных стран, в чьей культуре осталось мясоеденье. И раз его изжили в культурной
