но что случилось ещё?
– Он пропал! – выдыхаю с шумом.
– Так. Ясно! Он опять пропал! Когда?
– В смысле «опять»? – отрываю голову от её чёрного с золотыми крупными пуговицами плаща. Такого ответа я точно не ожидала.
– Ты меня с ума сведёшь. Когда?! – почти кричит она.
– Вчера мы должны были вместе отметить наш юбилей, ну ты же знаешь, Надь. Я целый день готовилась, но он не пришёл. Я иззвонилась, но, кроме голоса робота «абонент не-е-е-е»…
Дальше нет сил что-то объяснять, и в ход опять идёт обкусанный ноготь.
– Ладно, ты в кабинете уже была?
– Да!
– И что?
– Три дня! Ждите три дня! Надин, я не уйду, я никуда не сдвинусь. Я буду сидеть эти грёбаные три дня прямо здесь. Прямо напротив их грёбаной двери!
– Стоп! И прекрати грызть ногти. Никто сидеть не будет. Я решу. Сиди тут и жди меня. Да прекрати ты…
Надин недолго рыщет в чёрной замшевой кросс-боди с узким ремешком. Отыскивает в её недрах расчёску и заветный тюбик с помадой. Нервно расчёсывает длинные волосы, намеренно забрасывая их вперёд и раскладывая по плечам. Потом мастерски быстро проходится по своим роскошным губам хищным огненно-красным цветом и, перекинув сумку мне на колени, резко встаёт и рывком на себя открывает дверь, за которой я только что получила многочисленные отказы.
Время течёт медленнее, чем всегда. Оно словно испытывает меня на стойкость. В узком и смрадном коридоре ровно тридцать четыре шага в одну сторону и тридцать три в обратную.
Три дня! Это бесчеловечно.
Тридцать четыре шага туда и тридцать три обратно.
Наконец мой локоть подхватывает Надин:
– Всё, уходим. Я уладила вопрос. Они начнут поиски. Завтра к тебе придёт оперуполномоченный.
Ныряем в салон подъехавшего автомобиля. Молодой таксист пытается завести разговор с красногубой обольстительной Надин, но она намеренно игнорирует все его попытки, не сводя глаз с моей неаккуратной, растрёпанной головы. Наконец перестаёт буравить меня своими позеленевшими глазищами и озвучивает вопрос, который хотела задать ещё в участке:
– Ты постриглась?
– Постриглась. Сама. Взяла и отрезала.
– Заметно, что сама.
Дальше до дома мы едем молча. Меня потряхивает от холода, кутаюсь, но это не спасает. Чувствую себя так же, как болтающаяся жалкая истёртая пуговица на моей кофте. Всё, что удерживает её сейчас – это не жизнь, а подобие жизни. Тоненькая-тоненькая безжизненная ниточка.
Таксист на каждой кочке перебивает смачным выругиванием тихий рокот машины и весёлый голос ведущей ночного радиоэфира. Дорога кажется бесконечной, ночь – слишком холодной, салон автомобиля – слишком прокуренным. Я едва удерживаюсь от того, чтобы не испортить сиденья содержимым желудка. Наконец водитель произносит долгожданное: «Приехали».
Дом пропах валерьянкой.
Надин негромко
