ранее в воздухе. Он словно стал гуще, как вода теплого моря в фильмах, в нем теперь требовалось плыть, мягко отталкиваться ногами от земли и перемещать свое ватное тело. Воздух как связующее звено передавал пульсации миллионов утомленных людей, создавая архетип отдыха и вселяя его в мысли каждого. Дурманящий сознание кайф от медленного движения расслаблял, как теплая ванна с мягкой облачной пеной или как руки опытного массажиста. А еще приятнее было в джакузи, с громкой музыкой и алкоголем, где в угаре стадного чувства, не боясь осуждения, можно было творить что угодно. Платона передергивало от таких мыслей, возникающих в голове, как вкрапления молний в спокойный и не предвещающий ничего хорошего градус.
Парень пошел мимо расположенной между университетом и школой площадки для рекреации, выросшей в пустом закутке квартала. Два человека играли в настольный теннис и еще несколько стояли вокруг, ожидая своей очереди. Зона размером три на пять метров была огорожена железной решеткой, чтобы не бежать далеко за имевшим свойство улетать в сторону мячиком – проигравший сет игрок просто наклонялся за отскочившим обратно к его ногам спортивным инвентарем – и все это под пристальным взором болельщиков с расстояния вытянутой руки. Зрелище было подобно рестлингу, когда два смельчака борются в центре, а еще несколько стоят рядом, подбадривают криками и ждут возможности ринуться в бой. Позади импровизированной железной клетки более спокойная молодежь играла в шахматы за маленькими столиками в тени высоких орехов, под покровом их размашистых крон. Дальше внутрь этого своеобразного, зажатого между двумя учебными заведениями парка, вдалеке от чужих глаз, сдвинув несколько лавочек в один большой стол, сидела шумная молодежь, что называется, навеселе. Они пили, играли в бутылочку, курили табак и обсмеивали все на свете, стараясь не вставать в полный рост, чтобы тень деревьев и неподвижные шахматисты не давали их разглядеть со стороны дороги. А еще глубже, ближе к бетонным с колючей проволокой стенам завода, в которые парк упирался своей тыльной, неприглядной стороной, в поросших плесенью темных зарослях кто-то курил травку или принимал запрещенные вещества, а может, еще и занимался любовью, но трудно было что-либо разглядеть. Иногда отличники собирали там бутылки и шприцы для сдачи в переработку, но сейчас в таинственно шуршащие кусты лучше было не соваться.
Платон шел к школе забрать сестру, но пользовался каждым подходящим случаем, чтобы обернуться в ту сторону, где уже собралась тусовка. Двор в дорогом частном доме в нескольких кирпичных трехэтажках от парня затянули брезентом, чтобы внутрь попадало меньше солнечного света, а наружу – меньше творящегося там тусовочного угара. К тому же все это было не на лужайке со стороны дороги, а на заднем дворе, окруженном плотной застройкой, так что вечеринка была практически закрытой от любых посторонних глаз. Оборачиваясь на каждый шум позади, Платон удивлял шедших за ним студентов, до которых, однако, ему не было ни малейшего дела, в отличие от пугающей, обтянутой брезентом дали, вызывающей
