ты, – это уже я. Неудобно мне.
– А это тебе, – как фокусник из-за спины пакет, – надо, – и к двери, – а толпу я разогнал около двери. Все спокойно, – хохотнул и исчез.
Я конечно с ходу ничего не поняла, окликнуть его хотела, но он уже ушел. Открыла пакет, а там, вот, хоть плачь, хоть кусайся, хоть матерись. Прокладки, белье, юбка – полный набор. И ведь, что обидно, пригодилось все. От таких вот демонстраций, которые он иногда мне устраивает, и страх мой перед ним. Я себе всегда пыталась объяснить это, слова вроде нужные нашла. Он чувствует меня, наверное, он и других чувствует, но мне он это всегда дает понять. И обязательно в такой форме, что я потом в шоке. А еще, я понимаю, он говорит мне что-то таким языком. Остается понять, что именно…
Гитара смолкла. Инспектор по делам несовершеннолетних, лейтенант Белова Елена Петровна, посмотрела на сидящего перед ней КАА. Руки лежат на изгибе гитары, свесились, отдыхают. Он молчит.
– Ты зачем пришел, – такое молчание для меня как пытка, и я его нарушаю.
– Тебе это надо, – то ли спросил, то ли ответил КАА.
– О чем ты? – А мне в ответ гитара, резкий, пронзительный звук и снова тишина. Вот и поговори с ним.
– Пойдем сегодня на кладбище, – опять, не разберешься, спрашивает или утверждает. Чего-то он сегодня про кладбище…
– Зачем, – мне тревожно, Господи, как мне тревожно. Что-то в голосе его…
– Это тебе надо. Пришло время разобраться со всем этим, – у меня все обрывается внутри.
Все-все. Как я смогла забыть…. Нет, не так. Я старалась забыть, всеми силами старалась. И мне это почти удалось, удалось забыть, что там у меня дочь… все… косметика по лицу…. Вдруг, в лицо горсть воды. Вода по лицу, по костюму, на бумаги. А вслед за этим рука, как из ниоткуда, но со свежим, накрахмаленным платком…
– Вытри лицо, так лучше…, – эх, на него бы заругаться, выгнать из кабинета, послать к черту…
Никто так со мной не обращается, никому не позволяю. А вот он, он может. Я его боюсь, и, наверное, я его все-таки люблю. Поэтому послушно вытираю лицо. КАА смотрит, отрицательно качает головой, и я ловлю в лицо очередную порцию воды из графина. Следует короткое отбирание у меня платка и оттирание моего лица от дорогой французской помады, туши, румян, иногда кажется, с некоторыми слоями кожи. А он смотрит критически, но остается довольным. Улыбается. Сердце мое заходится от этой улыбки. Такое только для маленьких детей и никогда взрослым, и вот впервые – мне. Наверное, он действительно старше, чем я. Но не года между нами, века, а может, тысячелетия. И это дает ему право…
Берет меня под руку, цепляет на ходу дамскую сумочку, и заталкивает меня в маленькую комнатку с умывальником. Там я обычно переодеваюсь. А в спину мне как приказ:
– Пять минут.
Пять минут на то, что бы отдышаться и переодеться…
– Так, с этим надо заканчивать, – бормочу я себе под нос, –
