коляски перепрофилировался. А взрыватели не изменились, все те же, хоть и номер в спецификации иной.
Отсутствие лишних амбиций – главная добродетель советского рабочего человека. Где родился, там и пригодился. Формула, вживленная в мозг генетически, благодаря поколениям крестьян, пожизненно приписанных к имениям либо заводам, избавляла от рефлексии и метаний не хуже лоботомии. Нина даже к морю в отпуск ни разу не ездила, говорила, от южного солнца случается рак, и вообще за пределы Темской области не стремилась. Зачем, если и тут хорошо? Вон, Египет какой опасный оказался. Нину от рассказа про несчастную учительницу в жар бросило, она засуетилась, чтобы незамедлительно принять таблетку от давления.
– Наверное, она сошла с ума. Сейчас очень многие с ума сходят. Вы даже не представляете, сколько сумасшедших. Такие вещи творят – и не хотят лечиться. Причем среди интеллигенции очень участились случаи, – поделилась профессиональными соображениями по поводу самоубийства учительницы медсестра Люда. Она с морковкой покончила и мусолила теперь маринованный огурчик.
– Дак что же это, и у нас теперь? – спросил спутник незамужней Лизаветы, человек в компании новый. Спросил таким тоном, будто знал что-то особенное про ситуацию с сумасшествием на иных территориях.
– И у нас, – понизив голос подтвердила Люда.
Похоже, она готова была делиться подробностями. Лизавета заревновала, уголки ее губ обиженно поползли вниз.
– А давайте лучше споем! – воскликнула Катерина. Ей опасные побасенки про сумасшедших и висельников ни к чему. Она даже подумала не звать больше Людмилу, совершенно забыв, что первая завела разговор про самоубийство географички.
– Из-да-ле-ка-а до-олго… – начала запев и не вытянула: высоко взяла. – Давай, Лизавета, ты запевай первым голосом, а мы с Ниной подхватим.
Польщенная Лизавета села прямо, откашлялась и затянула про Волгу с самого начала, тщательно выводя припев: «…А мне семнадцать лет …тридцать лет …седьмой десяток лет…».
– А теперь деревеньку! – заказал спутник Лизаветы. В тоне его Павел и Людмила уловили признаки сарказма, переглянулись, но другие гости с воодушевлением сразу же затянули «Деревня моя, деревянная, дальняя…». Песен о Родине в разных вариациях знали достаточно. Едва дотерпев до последнего куплета, хозяйка убежала на кухню вынимать пирог и оттуда в одиночку допевала:
– Тебя называю по имени-отчеству, святая, как хлеб, деревенька моя-а-а-а…
Пирог удался, и по этому поводу разлили еще по стопочке. Павла подмывало порасспросить гостя, кто да что, да что у него на уме, – не решился. А ведь не простой мужичок, с секретиком. Решил, потом будет время пообщаться, если у него с Лизаветой срастется, станет свояком.
Не срослось. Лизавета потом рассказывала: вынужденно уехал ухажер из Теми. Не позвал с собой, потому что ехать пришлось весьма спешно и в никуда, лишь бы вон из Теми. Будто бы он искусствоведом работал – вот
