да, почему не помочь человеку.
– На красный свет, – добавляю я.
Он останавливается, выдыхает искристую улыбку, качает головой. Передо мной знакомое старое и такое дорогое мне создание. Аверче в один шаг оказывается рядом с ней:
– Это не был зеленый, это был красный, но все хорошо, я следил, – говорит он магнетично бархатно, как умеет, касаясь плеча девушки.
Она растеряно и испуганно улыбается, что-то мямлит.
Он возвращается ко мне.
– Правильно, надо было допугать человека, – хвалю я.
Он искристо смеется.
При этом он настаивает, что он сторонник позитивного мышления и доброты. Еще бы нет, разве можно так абсурдно выстраивать свою жизнь столько лет, и не приуныть при этом? Хотя, скорее всего, то, что я его нашел, порождает вредные иллюзии, что он все делал правильно. Не я, а он. Он делал, как делал, и вот куда это его привело. За спиной пожары, руины и незавершенные дела, но цель-то выполнена! А эта жизнь для него все равно ненастоящая. Мы говорили об этом, я сказал – жизнь-то не наша, но люди-то живые, настоящие. Поведение, наши выборы – это-то настоящее. А вот это уже непонятно. Равнодушно непонятно. Для него, все, кто здесь, в этом мире, не живые, и можно с ними делать что угодно. Они все равно не вырвутся в настоящую жизнь, и не смогут навредить своей болью, пока не избавятся от гадости внутри. Поэтому со зверьками в капкане можно по– всякому. То, что мы тоже в этом капкане, не аргумент – мы-то по делу. А остальные – потому что эмоциональные наркоманы. Вот и получают свои дозы, так что аверче не считает, что делает что-то плохое, приманивая, иссушая и выбрасывая. А если кто-то тут тоже по делу – нечего к нам лезть, считает он. Тут я не могу с ним не согласиться.
Как-то в поезде, в нашей очередной поездке, мы разговаривали, вагон был почти пустой, и на станции вошли люди, среди прочих, там была семья с детьми. Все прошли в другой вагон, а мальчишка, лет двенадцати, увидел нас, изумленно– восхищенно раскрыл рот, улыбнулся, сел через проход и начал пялиться. Мы для него архетипичная пара друзей из легенд. Темный и светлый. Тем более мы такие старые, что можем сливаться с самим архетипом. Для детского, еще правильного, еще реального, сознания мы как доказательство вечной жизни и правдивости сказок. Что мой аверче тут же и подтвердил.
– Чего ты пялишься? – зло спросил он, – давай, дуй к своим, нечего тут высматривать!
Мальчишку как ветром сдуло.
– Ну и что ты сделал? Чем тебе пацан помешал?
Он смущается.
– Ну, а чего он смотрит? Мы разговариваем, а он сел и пялится неотрывно.
– Я тоже на тебя пялюсь неотрывно.
– Это другое!
– Он не на тебя, кралица, смотрел, а на свою сказку, – я объясняю ему про паттерны, про важность эстетических настроек ребенка, про важность подтверждения архетипов.
Он кивает, соглашается, потом истерично.
– Он на тебя пялился!
Я смеюсь.
– Из
