мученика, вы хотите сказать? – Каммлер улыбнулся: – Вы сами его выбрали. И если бы не Гиммлер, который вам по-прежнему симпатизирует… А кстати… – Генерал развернулся и посмотрел Штернбергу в глаза: – Почему вы так и не выполнили своего намерения? Не изменили ход времени, если это и впрямь было осуществимо? У вас был шанс. Я не Мюллер, мне вы можете спокойно сказать.
– Это невозможно было осуществить. Мои расчёты оказались ошибочными.
– Лжёте, доктор Штернберг. И всё-таки я ещё надеюсь сработаться с вами.
– Вы тоже лжёте. Насчёт «оружия для победы». Вам просто нужен ещё один впечатляющий проект в вашу копилку ценностей.
– При всём старании не докажете. – Каммлер продолжал улыбаться; когда он растягивал рот, его костистый нос приобретал ещё более резкие, хищные очертания. Снег набился в складки серой шинели.
Сам Штернберг был в гражданском костюме и наглухо застёгнутом пальто – всё чёрное, будто на похоронах. Чёрное, как мундир эсэсовского офицера тыла, оставленный им в вайшенфельдской квартире. Костюм вместо мундира. «Не пытайтесь убежать от себя, доктор Штернберг», – сказал ему Каммлер при встрече.
Мысли о бегстве – правда, в самом буквальном смысле – за последние дни не оставляли Штернберга ни на миг. Он знал наперечёт имена тех, кто караулил его в Вайшенфельде и конвоировал его автомобиль при поездках, разработал с десяток планов побега, ни один из которых пока всерьёз не намеревался осуществить, скорее это была просто суета взбудораженного морфием сознания. Он чувствовал себя крестоносцем, лишившимся всего разом – соратников, оружия, доспехов, знамени, веры (хотя нет, последнего он лишился давно) – и заблудившимся ночью в пустыне, где на горизонте сияла одна-единственная далёкая звезда. Кроме жизни – прежде всего тех, кто из-за него оказался в заложниках, потом собственной, – его сейчас ничто не волновало.
Снег. Время словно замкнуло круг: почти два года тому назад Штернберг пришёл на древнее капище, чтобы разгадать его тайну, и тогда тоже был снегопад, торжественный, неспешный, а сегодня снег стремительно летел над землёй, впиваясь в кожу обжигающими ледяными искрами. «Тайну»… Штернберг злобно скривил губы – какое ему нынче дело до каких бы то ни было тайн. Посмотрел на смутную тень скалы за рекой – и отвёл взгляд.
Скала, гладкая, как зеркало, – в сущности, она и являлась зеркалом, предназначенным отражать отнюдь не свет, – с бесстрастностью вечности взирала на хаос, раскинувшийся внутри полукруга огромных каменных пластин – мегалитов, ограждавших капище. Вывернутые и расколотые тысячелетние гранитные глыбы, ещё недавно служившие мощением, прямоугольная, будто под исполинский гроб, яма на месте жертвенника. Возле отвалов возвышались бетонные столбы, и сквозь накатывающие волны снегопада салютовал длинной стрелой мощный автокран, которому выдавал ответное «хайль» кран поменьше.
Снежная мгла выбросила навстречу угловатого человека, грубыми чертами скверно выбритого лица напоминавшего горного
