Штернберг, – продолжил Каммлер, – создать устройство, которое включило бы излучатель в систему Зеркал. Зеркала усиливают и направляют психические эманации человека. Так вот, нужно, чтобы теперь Зеркала усиливали и направляли излучение машины.
– Это невозможно, – автоматически произнёс Штернберг, уже зная, каким будет возражение генерала. – Зеркала взаимодействуют только с человеком, только с живым, мыслящим существом, обладающим чувствами и силой воли, – глухо добавил он. – К тому же волю отнюдь не каждого человека Зеркала примут в полной мере. Человек должен обладать совершенно определённым набором качеств…
– Доктор Штернберг, – вкрадчиво заговорил Каммлер, – каким образом вы будете решать эту проблему – исключительно ваше дело. Но устройство, благодаря которому излучатель будет взаимодействовать с Зеркалами, я должен получить. Если вы не справитесь с возложенной на вас задачей – всех ваших родственников расстреляют, а сами вы вернётесь на Принц-Альбрехтштрассе, и Мюллер закончит следствие по вашему делу. Я всё сказал. Вам вполне ясна ваша задача, не так ли?
Штернберг до боли сжал зубы.
«Моя задача, – подумал он, – заслужить твоё доверие, ты, сундук железный, хотя это и кажется невозможным. Ладно, поглядим ещё, кто кого. А пока – тянуть время».
– Моя первоочередная задача, доктор Каммлер, – произнёс он вслух, – понять наконец, что скрыто за Зонненштайном. Тогда я смогу объяснить всё, что здесь происходит, найти способ избежать подобного в дальнейшем и решить, как сделать излучатель частью системы…
И тут Штернберг осознал – осознание это было сродни пробуждению после долгого тяжёлого сна, – что всё сказанное насчёт Зонненштайна отнюдь не пустая уловка. Ему действительно надо понять, и как можно скорее.
Был ли какой-то особый смысл в том хрипе изувеченного человека из холодно-каменного, гранитно-кровавого видения? Как там это звучало… «А…их-х…»
Это же очевидно. Проще некуда. «Альрих».
Штернберг лежал в опостылевшей за бессонную ночь постели, взъерошенный и мокрый, и старался не думать об аптечке с морфием в ящике стола. С этим просто надо было заканчивать, и как можно скорее. Штернберг неотрывно смотрел на мятый обрывок газеты, лежащий на прикроватной тумбочке рядом с очками, совсем близко, и представлял: вот сейчас… сейчас обрывок сдвинется на самый край и, может, даже упадёт на пол. Уже минут двадцать представлял. Он и раньше не слишком ладил с телекинезом – тем не менее мог, сосредоточившись, передвигать силой мысли небольшие предметы и открывать любые замки. Прежде мог. Нынешнее мучительно безрезультатное усилие напоминало нескончаемые упражнения по развитию телекинетических навыков, которыми он изводил курсантов в школе «Цет». Раньше Штернберга никогда не интересовал вопрос, как употребление наркотиков влияет на способности сенситива. Теперь интересоваться было поздно, Штернберг сам служил исчерпывающим ответом и наглядным примером.
У
