страшно кричала. Вскрыли дверь, а там – мама дорогая…
– Представляю.
– Он ее на самом деле выпотрошил. Это я не для красного словца, – сказал Гусев деревянным голосом. – Ты не подумай, что у меня к Шацкому личный счет. Просто такое прощать нельзя. Я уж молчу, сколько талантливых ребят из-за него коньки отбросили или угодили в лагерь. Хороший продюсер музыкантам вроде отца, плохого не посоветует, дурного не предложит… А Шацкий как раз хороший продюсер.
Старший тяжело вздохнул и сел прямо.
– Что ты предлагаешь? – спросил он.
– Есть у меня подозрение, что Писец убьет Шацкого.
Некоторое время старший молчал. Члены его группы притихли настолько, что не было слышно дыхания. Валюшок, присевший в углу в ожидании приказаний, тоже непроизвольно замер.
– Как именно убьет? – поинтересовался старший деловито и сухо.
– Вижу два варианта. Либо мы опоздаем, либо обнаружим себя на подходе… Нет, это все ненадежно. Устроим импровизацию, не знаю пока какую. Выдумаем.
Валюшок судорожно глотнул. В него еще ни разу не попадали настоящей пулей, и он не был особенно уверен в надежности своего «комбидреса». Хотя Гусев уверял, что девять миллиметров из пистолета броня выбраковщика держит неплохо. Только очень больно, и остается жуткий синяк.
Буквально за пару секунд весь многомудрый психологический тренаж, которым Валюшка задолбали на подготовительных курсах, полетел к чертовой матери.
– Тебе идти, тебе и решать, – заметил старший. – Только есть ли у Писца ствол?
– По «Указу сто два» Писец вне закона. Для него любой контакт с ментами или АСБ – верная смерть. Он просто обязан иметь оружие. Это его единственный шанс отбиться и уйти.
– А ведь ты маньяк, Гусев, – заметил старший ласково.
– Почему тебя это удивляет? – спросил Гусев, по-прежнему глядя в окно.
– Хм… Твое дело. Меня удивляет другое. Ты не учитываешь, что в ресторане может сидеть наблюдатель от ментов. И что там добрая половина столиков уже занята.
– Ну, тебя-то менты волновать не должны…
– Меня – нет. Мое дело – прикрытие.
– …а честных граждан не заденет, обещаю.
– Телом будешь закрывать? – предположил старший донельзя язвительно.
– Конечно, – согласился Гусев на полном серьезе, отчего у Валюшка нехорошо защемило под ложечкой.
– Как знаешь, Пэ, – старший поднял руки, давая понять, что сдался. – Одно могу обещать: я – могила. Парни тоже. Верно, парни?
«Парни» хором промычали что-то утвердительное.
– Дело святое, – высказался сурового вида уполномоченный, матерый дядька лет пятидесяти. – Мочить надо гадов. Давно пора. Ведь лезут же, снова лезут изо всех дыр, как тараканы! Сколько мы их в расход пустили, а они снова лезут…
– Слабину нашу почуяли, – бросил старший, и Валюшку
