который еще нужно было предварительно перегнать из перебродившей браги, то есть поработать. Пили, потом блевали, потом дрались, потом вновь пили.
Чудеса в жизни Симона кончились в марте 1965 года. Была суббота. Симон пьянствовал вместе с женой на дне рождении соседа по дому. В разгар пиршества Симон встал и вышел. Пошёл в свою квартиру, закрылся. И удавился в дальней кладовке, с обратной стороны недавно выбеленной печки. На удавке, сделанной из ремня, закрепленном на каком-то крюке с потолка. Откинул стул, на котором стоял, прыгнув в бездну небытия. И закачался. И открылась за горизонт уходящая пустыня, окаймляющая неподвижное, странно мертвое море. Видение из его снов, которых Симон пугался всегда, не зная, что снятся ему – песок его крови и вода его памяти.
Вкус Симону изменил всего два раза в жизни. Как и чувство юмора, и последствия были ужасны: женитьба на Клавдии и самоубийство после слов жены об измене. Когда его нашли, Симон некрасиво свисал, уткнувшись носом в белую известь печки. Безвкусно и ужасно мертв.
«И, бросив сребренники в храме, он вышел, пошел и удавился» (Мф.27.5).
Что совершил Симон? Кого предал? Бога? Себя? В чем раскаялся? За себя? Или за кого? Платил? Жертвовал?
У него был выбор – уйти от жены или покончить с собой. Он выбрал наименее жертвенный, как ему казалось, исход – самоубийство. Господь лишил его разума. Но не сердца. Не ведая. Антитворил. В этот момент в сердце Симона не было любви. Никакой – ни к Богу, ни к женщине. Сердце взорвалось от внутренней пустоты. Самоубийство – это ведь все равно убийство. Убивая себя, нарушаешь самую очевидную заповедь Бога – убиваешь человека.
Известно, что во время попойки, перед тем как уйти, Симон нервно и жестко говорил с Клавдией. По лицу Симона было видно, что он сильно нервничал. Затем он откинулся на стуле, посидел некоторое время с закрытыми глазами и застывшим лицом. У одного из участников попойки, напротив за столом, было впечатление, что на лице Симона появилась маска ужаса, смешанного с горем. Затем Симон шепнул несколько слов на ухо Клавдии. И медленно встал, двигаясь по восходящей касательной к земле.
Душа холодеет об этом писать.
Вот он идет. Покачиваясь. Никто не остановит Симона. Повернуть назад! Симон! Услышь меня! Остановись! Ты – не Бог! Но ты и не утерял благодать Божью, данную тебе от рождения. Пока еще идешь! Остановись! Это ложь! Признание твоей жены ложь!
Мой крик завис, затерялся в тенетах/коридорах времени.
Симон не остановился.
Симон пошел спасти душу Клавдии. Погубил свою, не спас ее.
Реакция не еврея и не русского. Трагедия полукровки? Давно перестал быть евреем, не стал русским.
Господи! Спаси и сохрани! Господи! Меня давит эта смерть.
Симон! Ну, почему, почему, ты это сделал? Господи! Как же можно было! Сердце болит и переполняется страданием, не могу дышать, жить, двигаться, думать. Не могу. Господи! Прости нас. Помилуй нас. Господи!
