селе вырос. С детства спину гнул, чтобы отцы благочестивые могли жрать в два пуза и пить в три горла. Вот где у нас сидит вера ваша вместе с вашей святостью! – он хлопнул себя по заднице, громко выпустил злого духа и зареготал.
Это вывело Афанасия из терпения.
– Брось кистень, дурачок! – крикнул он, вытаскивая из подводы припрятанный меч. – Поранишься с непривычки.
Разбойник ощерился, сиганул к Афанасию и со всего маху опустил кистень на то место, где тот был мгновение назад. Отпрыгнув в сторону, Афанасий скачком переместился за спину разбойника и пинком в зад опрокинул его на землю. Оглушив упавшего ударом по голове, он вырвал кистень из разжавшихся пальцев и повернулся к оставшимся разбойникам. Те, не ожидавшие такой прыти от инока, несколько мгновений оставались с распахнутыми от изумления ртами, а затем с трех сторон ринулись на Афанасия.
Вот когда пригодилась Онисифорская выучка. Бой с несколькими противниками Афанасий отрабатывал чуть ли не ежедневно, год за годом. Деревянные мечи четырех василисков, с которыми по очереди приходилось сражаться каждому воспитаннику, хоть и не ранили, но оставляли синяки и ссадины. Теперь он по достоинству оценил беспощадную требовательность Онисифора: руки и ноги, прекрасно помнившие многолетнюю выучку, двигались сами по себе.
По сравнению с василисками, разбойники оказались никудышными бойцами. Они лишь орали страшными голосами, пытаясь испугать противника, да нелепо размахивали топорами. Расправиться с такими недотепами было пустяшным делом. Слуга отца Алексия не успел дочитать «Отче наш», как все уже закончилось. Один разбойник бездыханный валялся на земле, второй, так и не пришедший в себя от удара, бессмысленно мычал, пуская кровавые пузыри, а два других что есть духу улепетывали обратно в лес.
– Можно ехать, – произнес Афанасий, возвращаясь к телеге. На ходу наклонившись, он вытер меч о траву и хотел было пошутить по адресу незадачливых грабителей, как заметил неладное. Отец Алексий сидел неподвижно, свесив голову на грудь, а слуга с перекошенным от ужаса лицом вытаскивал что-то из-под его ног.
«Топор, – понял Афанасий. – Один из негодяев запустил в отца Алексия топором. Неужто попал?!»
Увы, топор угодил обухом прямиком в грудь настоятелю. Тяжкое багровое пятно расплылось пониже сердца, отец Алексий потерял сознание и едва мог дышать. Довезли его до ближайшей деревни, стали искать избу почище, да не нашли. Печи во всей деревне топились по-черному, и каждое утро во время готовки еды волны удушливого дыма наполняли избы. Пришлось уложить настоятеля на сеновале, под навесом из жидких жердочек.
К счастью, за две недели, пока отец отлеживался, дождь так и не собрался. Тучи то и дело застили небо, иногда вздымался холодный свежий ветер, но дальше немногих капель дело не двинулось.
Зато воздуха на сеновале было сколько угодно. Дышалось легко, вдосталь, и настоятель вскоре пошел на поправку. Служка и возчик поселились в избе, Афанасий
