и его старший товарищ и в некотором роде учитель философии Владимир Соловьев, Сергей Николаевич Трубецкой очень переживал по поводу панмонголизма, надвигающейся угрозы с Востока. Эта опасность занимала его даже во время болезни. После событий 1900 года в Китае, когда русская армия была втянута в военный конфликт, философ заявил, что восточный вопрос может быть решен только путем раздела Китая. «Желтые полчища» должны быть разбиты, Россию (и Европу) следует оградить от Китая. Как и Соловьев, главную угрозу панмонголизма Трубецкой поначалу видел в Китае. Весть о начале русско-японской войны Трубецкой воспринял крайне болезненно.
Философ в это время находился в Европе на лечении. Несмотря на расстроенное здоровье и болезненное восприятие войны, философ старался хоть как-то поддержать боевой дух русской армии (и, вероятно, свой собственный), он писал в частном письме: «Наша армия, в которой такой дух, какой проявился при Чемульпо, и такой порядок, какой проявился при мобилизации, – может не бояться японцев»[125].
После успешной мобилизации 1904 года душевное состояние Сергея Николаевича действительно сильно улучшилось, тревога сменилась оптимизмом, который, впрочем, не оправдался дальнейшими событиями. Трубецкой, внимательно наблюдавший за тем, что происходило на полях сражений, приходит к выводу, что русская армия не была готова к войне. В письмах его читаем такие строки: «С тех пор как защитникам Порт-Артура месяц службы стал засчитываться за год, все русское общество живет по целому году в месяц. Никогда оно еще не жило столь напряженною жизнью, не думало, не чувствовало столь напряженно»[126]. Подобные соображения будут высказывать многие русские философы в годы Первой мировой войны.
Падение Порт-Артура Сергей Николаевич воспринял с глубокой скорбью. Затем последовало поражение русских войск под Мукденом – для философа новая скорбь. Он напишет: «Мы пережили уничтожение тихоокеанской эскадры, но у нас оставался еще наш флот. Мы пережили Лаоян, но у нас оставалась еще наша армия. Когда пал Порт-Артур, русским людям стало ясно, что Россия должна стать иною, иначе она прекратит свое историческое существование, будет недостойной существования… И затем произошел разгром нашей армии под Мукденом, – разгром, подробности которого продолжают доходить до нас во всем своем потрясающем значении»[127].
К концу войны Сергей Николаевич напишет: «Теперь совершилось последнее: у России нет флота, он уничтожен, погиб весь в безумном предприятии, исход которого был ясен всем. Умер ли русский патриотизм, умерла ли Россия? Где ее живые силы, ее исполинские силы, ее гнев и негодование? Или она разлагающийся труп, падаль, раздираемая хищниками и червями… Час пробил. И если Россия не воспрянет теперь, она никогда не подымется, потому что нельзя жить народу, равнодушному к ужасу и позору!.. Полгода назад еще раздавались голоса, говорившие, что поражения на Дальнем Востоке не наши поражения, а поражения нашей бюрократии. Но можем ли мы, имеем ли мы право успокаиваться на этом,
Трубецкой С. Н. Избранное. М.: РОССПЭН, 2010. С. 265.
Там же. С. 381.
Там же. С. 113.
