лагеря, удалось погасить, правда, благодаря злодейскому кровопролитию и расстрелам десятков тысяч людей. После приказа, отменяющего массовые убийства, евреев стали посылать на сельскохозяйственные работы. И хотя работать приходилось с утра до ночи, и люди также продолжали недоедать, и спали они как правило на земле, находясь в антисанитарных условиях, одно сознание, что их не расстреливают и не сжигают, давало толику надежды на возможное спасение, ожидавшее их впереди.
Мама понимала, что профессия её в лагере больше никому не нужна. Вместе с остальными женщинами она поднималась спозаранку и отправлялась в поле, работая, как и все с утра до ночи. Так продолжалось несколько месяцев, пока её однажды не вызвали в комендатуру и комендант, румын по происхождению, предложил ей работу с бумагами и документами, которые заводились на прибывающих узников. Знание нескольких языков и проживание в течение многих лет в Румынии до войны, сыграли основную роль в решении начальника лагеря. Но тем не менее мама поздно после работы возвращалась на ночлег в свой барак. И вот однажды, когда она занималась сортированием документов, к ней подошёл высокий симпатичный немец из охраны лагеря и приказал следовать за ним. Он провёл её в свой кабинет, и, закрыв за ней дверь на ключ, стал задавать ей вопросы, откуда она и где выучилась говорить по-немецки. Мама не знала, куда клонит немец, но отвечала всё, как было на самом деле. Немец слушал её внимательно, потом подошёл к сейфу и достал оттуда бутылку шнапса и два небольших фужера. От испуга и неожиданности Фаня сильно побледнела, а немец стал успокаивать её, приговаривая, что она не должна его бояться. Однако уговоры его не имели никакого воздействия. Фаня почувствовала, как стала бесконтрольно дрожать, содрогаясь всем телом. Немец улыбнулся. Налил в оба фужера шнапс и протянул один маме.
– Пей. Не бойся. Это хороший напиток. Сделай маленький глоток, если понравится, можно и второй. Его много пить не надо.
Он продолжал стоять с вытянутой рукой, и Фаня вынуждена была взять фужер.
То ли потому что немец видел непритворную паническую реакцию мамы, то ли по какой-то другой со стороны необъяснимой причине, но он не тронул маму и, открыв дверь, выпустил её, поцеловав на прощание в губы.
Вернувшись на своё рабочее место, мама не сразу пришла в себя, продолжая работать скорее машинально, чем осознанно. В голове у неё одновременно поднялся целый рой мыслей. Да, он был немец. Он был немец, имевший абсолютную власть над ней. Она могла сопротивляться и не допустить его к себе, и он мог взять её силой. Но он не сделал этого. И это смущало больше всего. И он, и все немцы и румыны показали, на что они способны. Они все звери. Румыны ещё большие звери, чем немцы. По крайней мере те, кто был в лагере. И в гетто. Они все ненавидят евреев. В эту ночь она спать не могла. Она понимала, что немец не оставит её в покое, пока не добьётся своего. Но даже если она уступит, что будет потом. На это она ответить не могла.
Через
