но после сверкал ясными лучами. Не было намёка на дождь, вообще на улице было сухо и чисто. Такой зной действовал на Вадима Александровича, словно наступило лето, не очень хорошо, всё же холод в родных краях был ему милее. Не стоит забывать и о ветре, что пусть и гнал с лица хмурость, но действовал как минутное удовольствие, даря прохладу, а затем её насмешливо забирая.
Профессор заметил, что люди вокруг мало чем отличаются от людей на его Родине, возможно, причиной этому служил факт его нахождения в столице. Но всё же одежда их не отличается, поведение терпит крайне мало каких-либо изменений, они так же бесцветно существуют, ходят по тротуару, разговаривают на только им известные темы, совсем забывая о времени.
Он вспоминает про те разрушения, что несут люди, как они убивают друг друга, обманывают и делают всё в своих интересах. Вадим Александрович, будучи лишь филологом, не имеет права высказываться, не имеет также права на собственное мнение, другим оно не интересно, но как человек, как гражданин своей страны, он не может пройти мимо этой темы, этих бесчеловечных деяний против чужой жизни. Нет, старый филолог не сможет повлиять на решения объединений, его голос будет заглушён миллионом других выкриков против, его голос будет исковеркан настолько, что сам хозяин никоим образом не сможет узнать его.
Вадим Александрович может лишь бессильно сжимать кулаки и слиться с серой толпой, не мешая большим людям на арене, не становясь посмешищем наивным желанием мира и спокойствия всем. Поэтому он может давиться только этими мыслями, а это превращается в дремучий лес хмурого профессора, прохожие даже не понимают какие чувства одолевают этого человека, который видел очень много, даже дыхание смерти и огонь войны лично.
В таких мыслях он забывался надолго, они рано или поздно превращались в весы, в которых его никчёмность и бесполезность перевешивала надежду и веру. Когда железные чаша от веса плохого в душе стукалась о дно, профессор приходил в себя. Совсем скоро пришло время для очередного полёта. Хотелось бы поблагодарить декана факультета за дальновидность, но тот был слишком тщеславным человеком и от одной похвалы его раздутое до неприличия эго могло бы превысить размер самого университета. Старый филолог хмыкнул от своих размышлений.
Прошло лишь 50 минут их славного полёта, за время которого Вадим Александрович продолжал свои самые разные умозаключения. На мгновенье он оглянулся по сторонам и его лицо исказилось в отвращении, приходили мысли о том, что люди вот-вот готовы посмеяться над учёным, которые лишь после небольшой тирады пропадали, смеясь новым потоком мыслей.
Когда же доктор наук вышел из аэропорта города Ферганы, он словно из-под толщи льда, вспомнил прошедшие часы. Он вспомнил небольшое красивое видео про их маршрут, презентуемый фирмой аэропорта, поток воспоминаний об этом фрагменте привёл его к моменту в такси,
