«прорыва»,
о котором исправно доносила вахтёрам разведка,
на «ринг» спешили проживающие борцы и боксёры.
Витя-сантехник был робким забитым работягой,
как-то на Новый Год он вышел погулять на улицу,
и в пяти метрах от крыльца нарвался на пьяных,
которые в праздничном припадке бурного веселья
воткнули Витю, как ёлочку, в огромный сугроб —
и замёрз бы сантехник в этом капкане совсем,
но тут весёлые дамы вывели под руки на крыльцо
чеченца Ширвани, и тот острым зрением горца
разглядел в темноте специфическую Витину шапочку,
была у него такая – смешная, полосатая, с кисточкой,
так вот эта кисточка и спасла Витькину жизнь,
а вот кое-какие пальцы на ногах пришлось удалить.
К тому времени, когда террорист-сантехник
решился произвести своё жуткое святотатство,
Степанов прожил в общежитии уже целых три года,
имел непонятный важный титул «предстудбытсовета»,
частенько ручкался с самим ректором института,
прекрасно знал, кто и чем дышит в общежитии,
не брезговал помогать и «падшим женщинам» —
сколько их пронеслось туда-сюда с деловым видом
через его вертушку – тоже мне, секрет Полишинеля!
Клиентов привозили им знакомые ребята-таксисты,
бибикая условным образом под окнами – и вуаля!
Сколько раз приходилось отбивать дам от хамла,
выслушивать по ночам истеричные пьяные исповеди,
укладывать спать на узкий вахтёрский диванчик —
проститутки ведь тоже люди, точно такие же, как мы.
Мораль совершенно не занимала Степанова тогда —
чертовски хотелось жить, учёба тянулась бесконечно,
но если надо было – списывали без зазрения совести,
торговали джинсами, продавали водку по ночам,
хотя если честно – больше, наверное, сами покупали.
С виду такие циничные, наглые, пошлые и развязные,
в душе все были добрыми, отзывчивыми и ранимыми.
Он совершенно не мог припомнить злых и гадких людей.
А драмы? Боже мой, какие удивительные трагедии
чуть ли не ежедневно разыгрывались на его глазах,
сколько сердец было разбито на ступенях крыльца,
сколько слёз и горьких проклятий слышали вахтёры!
Суждено было и ему самому в один прекрасный день
стать отвергнутым возлюбленным молодой красотки.
Господи, как он проклинал себя, впуская сам однажды
на рассвете в общежитие эту нагулявшуюся дрянь,
прятавшую от него счастливые довольные глаза,
как он плакал потом –
