случае, мне следует ради Ваших успехов приступить к работе.
Юрий Михайлович Петров улыбнулся и едва заметно кивнул. Американец покинул его дом, а он задумался: спасёт ли сын Димы Сирхаева свою шкуру, выберется ли живым из жестокого бизнеса? Петрову было наплевать. Чужие жизни ничего не значили, кроме сумм за их прекращение. Только такое отношение может вывести в лидеры.
Характер Петрова закалялся в советской системе, в партии и позже в КГБ. Юрий Михайлович был прирождённым функционером и привык к безжалостной чиновничьей подковёрной грызне. С теми же критериями он оказался и в бизнесе при новом условно капиталистическом строе.
Любые вопросы деликатного свойства по-прежнему решались иоанновскими опричниками; только в прошлом веке они носили форму и имели звания, а сейчас стали зваться бандитами. Назначение же их нисколько не изменилось. Правда, теперь появилась возможность звать «варягов», таких, как этот Уилсон, чтобы не марать руки своих доверенных людей.
Льюис остановился в отеле «Европа», где и устроил свой штаб. По традиции, с ним работали два посредника, которые самостоятельно находили исполнителей и для запугивания, и для убийства. Сам Уилсон никогда не встречался с мелкими исполнителями. Его дело было возвышенным – общение с объектами и планирование – чем он очень, в душе, гордился. Всё чисто, аккуратно, изящно; его никто не уличит в смертных грехах. Вообще, Льюис не терпел насилия. Лишь дважды он отдавал приказ об убийстве и столько же раз – о покалечении, чтобы объект стал сговорчивей. Все эти приказы он, в своё время, по нескольку дней обильно заливал коньяком. И всякий раз, начиная новое дело, надеялся обойтись без крайних мер.
Вот и сейчас Льюис Уилсон рассчитывал на своё красноречие, которое позволит ему обойтись без кровопролития.
* * *
На венгерскую столицу опустился вечер. Отойдя от окна, Валентин сдержанно улыбнулся. Потом ему вспомнилось, что отец в тысяче километров отсюда находится при смерти, и его настроение резко упало. Самолёт в Петербург, билет на который Сирхаев приобрёл вчера, вылетал через двадцать часов. Эржебет ещё не знала о его отъезде. Он не знал, как она к этому отнесётся. У него были определённые опасения на сей счёт – его отсутствие может оказаться катализатором, из-за которого у его возлюбленной случится рецидив – хотя пока ничто, в общем, не предвещало возвращения Пинтер к распутной жизни.
У них всё было хорошо. Валентин любил Эржебет, заботился о ней, практически не спорил с ней; ей же было удивительно спокойно с ним, а, поняв цену истинного спокойствия, она уже не рвалась искать приключения и страсти. Хотя она оставалась ещё достаточно молодой, чтобы не принять здесь философское прозрение за просто возрастную успокоенность. Нет, Эржебет Пинтер по-прежнему оставалась молода и активна в делах, но на личном фронте более не собиралась гоняться за разными мужчинами, предпочтя спокойную и размеренную, практически семейную, жизнь. Почему же
