эта власть дала хорошую путевку в жизнь (о том, что с самого верху, я еще не знал): он востребован, его творения нарасхват – все поменялось, – и экзистенциальными нытиками становятся уже такие, как я, а не он. Конечно же, за всем стоит его продюсер и единомышленник – но большей частью незримо, в тени.
Балабанов заметно изменился – подлысел и нарастил себе смешные щечки. Совсем как у грызуна – так трогательно. С киноведами и хроникерами, прибежавшими обсудить его новый опус, он – сама простота, на ты и не иначе. Они и называли его Лешей, как я когда-то. Сила-то в правде… А раз так – то и в открытости, и в простоте… Не знаю почему – мне эта их свойскость не пришлась по душе, какой-то мнился тут междусобойчик, какой-то взаимопиар. Возможно, я ошибался в этой мысли.
Все же кажется – самой страшной, кармадонской, беды тогда еще не случилось. Она еще ждала своего часа. Но даже если и ошибусь в хронологии роковых событий в его жизни – к чему уточнять… Теперь все они уже давно случились, и я последний среди тех, кто мог их предвидеть или предотвратить.
Да, это была последняя встреча, и, вполне возможно, ему не очень приятная. Друзьями мы с ним перестали быть к тому времени уже более десятка лет. Или все же мне хотелось восстановить отношения – и тогда я вру, что не стремился встретиться с ним? Ей-богу, не припомню. Если бы помнил, что хотел восстановить, так бы и писал. Вот он я, хороший, а Балабанов звезданулся и зазнался на всю свою больную голову… Нет, конечно же: все было проще… просто мне однажды захотелось посмотреть на него, а тут и повод нашелся…
Меня упрекнут: Ага, вот ты и зол на него, что дружбы-то не продолжилось! Вот и сочиняешь всякую дурь! Не соглашусь. Просто я еще раз убедился, что мы во многом по-разному устроены и во многом по-разному отражаем в себе этот мир. Вот и все… Да мне и легче было бы не вспоминать об этом, чтобы избежать подобных упреков.
К этому времени у меня завершился очень важный жизненный этап. Я совершил «движение в народ», надуманный мной и намечтанный «исход в Сибирь», длившийся целое десятилетие. Это было зовом пространства и духа, побудившим меня бросить удобную и сытную столицу и податься за тридевять земель на восток в поисках личного счастья и… федерализма. А еще хотелось создать сибирскую газету для Москвы и московской читательской аудитории. Чтобы нести обезумевшим мегаполисам здоровое дыхание далеких провинций. Как же – вон и в Америках жители восточного побережья без проблем могут купить прессу с западного. Почему у нас-то все должно быть устроено пирамидой? И почему все эти наши столичные «комсомолки» и «мк» должны множить себя в регионах, а регионы – коснеть в информационном бесправии? Еще у Василия Белова его Африканыч сетовал: у нас-то Москву хорошо слыхать – вот бы и наш голос она услыхала… Да что там: еще у Хераскова в его «Россиаде» читаем: Являлася Москва, воде подобна мутной… До массового Интернета (или «трех Кассиопей», как назвал его однажды) было еще далеко.
За год до балабановского
