взад и вперед, и учился или декламировал древних, integer vitae… – как дальше?
– Integer vitae scelerisque purus[9]… – говорил Демба в полузабытьи.
– Да… scelerisque purus. Вот именно. А я сидела в углу и готовила уроки, бухгалтерию, арифметику, товароведение… О чем ты грезишь, Стани? Ты совсем не слушаешь меня. Отчего ты так пристально смотришь на стол? О чем ты грезишь, скажи?
– Да. Может быть, я грежу, – сказал Демба тихо. – Вероятно, все это только сон. Я лежу, искалеченный и разбитый, где-нибудь на больничной койке, а ты, и твой голос, и эта комната – все это только предсмертный бред.
– Стани! Что это значит? Что ты говоришь?
– Может быть, меня мчит в эту минуту по улицам карета «Скорой помощи», или же, быть может, я все еще лежу в саду на земле, под орешиной, и у меня поломан позвоночный хребет, и я не могу встать, и в голове у меня проносятся последние видения…
– Стани, ради бога, не пугай меня! Что случилось?
– Integer vitae scelerisque purus… – тихо сказал Демба.
– Я боюсь! – простонала Стеффи. – Что случилось? Теперь ты мне должен это сказать.
– Тише! Кто-то идет, – быстро шепнул Демба. В дверь просунула голову фрау Прокоп.
– Я не помешала? – спросила она шутя. – Как поживаете, господин Демба? Надеюсь, хорошо? Стеффи, я хотела тебе только сказать: суп простынет. Господин Демба, не пообедаете ли с нами?
– Спасибо, фрау Прокоп, я уже пообедал.
– Мама, – сказала Стеффи, – иди, поставь мой обед в духовку, я приду потом. Мне нужно поговорить с господином Дембой… А теперь говори, – сказала она, когда мать ушла, закрыв за собой дверь. – У меня остается мало времени. Через час я должна опять идти в контору.
Демба смущенно рассмеялся.
– Не знаю, что на меня нашло. Сегодня утром я тоже был не бог весть как хорошо настроен, но все же ни на мгновение не вешал носа и не терял бодрости, хотя мне почти ничего не удавалось, за что я ни брался. «Брался» – недурно сказано! – Демба рассмеялся коротко и хрипло. – Язык иногда положительно бывает остроумен. «Брался» – это в самом деле не совсем подходящее слово. Скажем: к чему ни прикасался… Нет! За что ни хватался… тоже нет! Черт побери, чего ни предпринимал… Так будет правильно! Итак, все, что я ни предпринимал, ускользало у меня из рук… Опять! Мой собственный язык издевается надо мной. Все, за что я ни брался, ускользало у меня из рук. Превосходно! Право же, превосходно! Язык отличается юмором висельников. Но это было не так, я хотел сказать: все, что я сегодня ни предпринимал, не удавалось мне.
– Я тебя не понимаю, Стани.
– Но ведь это же очень просто! Мне ничто не удавалось, но все же я не терял мужества – вот что я хотел сказать. Только теперь это нашло на меня. Я был почти сентиментален. Не правда ли? Я признаюсь тебе: я был близок к тому, чтобы положить свою голову на колени к тебе и заплакать. Так было у меня тяжко на душе! И, в сущности, без причины. Право! Вся эта история совсем не так трагична.
Он поглядел
Непорочный в жизни, чистый от преступления
