style="font-size:15px;"> – Нет. Есть второй аппарат.
– Где?
– В столовой.
– Жаль. Мы могли бы обмениваться мимикой.
Он набрал номер.
– Можно профессора Данилова? Здравствуйте, Георгий Константинович. С вами говорит Кузин, сотрудник газеты «Научная жизнь».
Я прошел в столовую и снял трубку.
– …Извечный спор, – услышал я сухой, напряженный голос. – Кто прав? Трудно сказать.
– И все-таки? – спросил Кузин.
– Я, в сущности, мало занимался этим вопросом.
– Но разве вы не участвовали в снегиревских экспедициях?
– Я не мог отказаться.
– Почему?
Молчание.
– Алло, – осторожно напомнил Кузин.
– Повторяю, эта тема не входит в круг моих интересов.
– Благодарю вас. – Кузин положил трубку. – Вы слушаете? – крикнул он мне.
– Да.
– Недурно для начала… Профессор Челноков?
– Да.
– С вами говорит…
Челноков начал с того, что не хочет «встревать» в затянувшийся спор, а потом, вдруг засмеявшись, сказал, что «положительное значение работы Остроградского не вызывает сомнений». Судя по голосу, это был человек легкомысленный, добродушный и толстый.
– Я ведь ботаник, – сказал он, – так что Снегирев зря ссылается на меня в этом деле.
Кузин простился.
– Профессор Нечаева? С вами говорит…
Профессор Нечаева испугалась, узнав, кто с ней говорит. «Оставляя в стороне моральные качества Снегирева», – сказала она и опять испугалась. На вопрос, считает ли она работу Остроградского полезной, она ответила загадочно: «Безусловно, если мы докажем, что она не приносит вреда».
– Идите пить чай, – крикнул я Кузину.
– До чая ли тут?
Уклонялись все, с кем он разговаривал, но гением уклончивости оказался какой-то доцент Клушин, который сказал, что фальсификацией науки, с его точки зрения, занимался не Снегирев, а Остроградский. Но имеем ли право его осуждать? Он, Клушин, думает, что не имеем!
– Даже Дарвина в свое время упрекали в фальсификации, – сказал он.
Кузин повесил трубку и вытер платком усталое, но веселое лицо.
– Одно из двух, – сказал он, перебирая листки, на которых были записаны разговоры, – либо наш герой не успел предупредить своих подручных, либо они его уже не боятся.
За чаем я сказал ему, что не буду писать о Снегиреве.
– Почему?
– Потому что мы с вами тоже немного Снегиревы, иначе нам не пришла бы в голову бессердечная мысль, что они не должны знать о приходе друг друга. Мы заставили Остроградского встретиться с человеком, который переломил его жизнь. Его несчастье было выставлено
