бы толпа не преградила ему дорогу.
Толпа стояла в Наличном переулке и с любопытством смотрела на воду. Вода наступала медленно, тихим шагом. Люди отступали. Никто не волновался. Наводнение, в сущности говоря, совершалось в полном порядке. Вода наступала, как люди. Люди отступали.
Порядок нарушал только мастеровой в зеленом переднике, с горьковскими усами. Мастеровой был пьян: уже довольно давно ругал он наводнение по матери и грозил ему кулаками. Он единственный не отступал вместе с толпой. Крича что-то о пожарных, будто бы опять проглядевших наводнение, он яростно прыгал на верхних ступеньках своего дряхлого домишка, который был чуть ли не первым затоплен водой.
Впрочем, до тех пор, покамест он прыгал, никто не заботился о нем. Только какая-то старушка сказала с сожалением, что вот Иван Иванович опять гуляет, а работа стоит.
Но когда все хозяйство Ивана Ивановича было вынесено водой из подвала на простор Наличного переулка, когда колодки, как утки, поплыли мимо него, – он перестал прыгать. Махнув рукой, он снял с себя опорки, повесил фартук на завиток от кронштейна и полез в воду. Одну или две колодки он успел поймать, но, погнавшись за третьей, оступился. Попал ли он в яму, которых немалое количество имеется не только на Наличном, но и в любом месте Гаванского участка, или вода сбила его с ног – но только Ложкин, внимательно следивший за ним, вдруг понял, что мастеровой тонет, что, если ему не помочь, он захлебнется.
– Позвольте, как же так, ведь нужно же помочь, потонет, – сказал он растерянно.
Старушка, жалевшая Ивана Ивановича, охотно согласилась с ним, что потонет.
– Ничего, скоро пожарные приедут, – сказала она Ложкину, – его пожарные вытянут. Но только если его вода не унесет. А если унесет – нипочем его тогда не найти, хоть тресни.
– Но, позвольте, он еще живой, – взволнованно пробормотал Ложкин.
– Нет, не живой, утонул… Прими, Господи, душу раба твоего, – сказала старушка и перекрестилась. – Совецки власти что делают, – прибавила она и заплакала.
Сам не понимая, что он делает, Ложкин медленно пошел к воде… Он уже не слышал, что кричали ему вслед – а что-то кричали. Смутно соображая, что портфель следовало бы оставить, портфель замокнет, что он сейчас потеряет портфель, он прошел несколько шагов по направлению к сапожнику и остановился, беспомощно озираясь. Шуба его всплыла наверх, и он для чего-то старался утопить ее свободной рукой, ноги мгновенно закоченели.
А сапожник вдруг встал, и вода оказалась ему по пояс. По-прежнему ругаясь по матери, потрясая пойманными колодками, он полез обратно на лестницу.
Сконфуженно моргая, стараясь не упустить портфель, Ложкин пошел обратно. Шуба, раздувавшаяся как парашют, плыла за ним по воде. Огромный пожарный, похожий несколько на древнерусского стрельца, как их изображают в опере, ухватил его под мышки и вынес на сушу.
Тогда из толпы, глядевшей на него с любопытством нескрываемым, выбежал, жужжа, маленький старичок с мохнатым лицом, с движениями
