коньяк под шоколад в России не принято.
Салатницу поставил между тарелками, украсил сервировку двумя мелкими рюмками и тремя высокими стаканами, в один из которых воткнул разноцветные салфетки, и стал ждать соседа.
Сосед принёс пару дешёвого коньяка и упаковку светлого пива с приклеенной пачкой сушёного жёлтого полосатика – раньше это называлось «с нагрузкой» – сейчас «подарок за покупку».
Чинно сняв кроссовки в прихожей, аккуратно повесив свою серую кепку на вешалку, прилизав редкие волосы и перекрестившись на икону Андрея Первозванного, висевшую под лампадкой над входом в большую комнату, сосед смиренно попросил домашние шлёпанцы.
Он работал таксистом, возраст подходил к сорока, звали его Лев Егорович Штейман.
Худощавый, с выпуклыми, широко расставленными глазами, с золотым зубом на верхней челюсти, он называл себя русским иудеем и страшно этим гордился. Ни крестик, ни кипу не носил, но почитал все авраамические религии.
Бог – всесвéдущий, всемогущий создатель всего сущего!
Вечность, надежда, истина, святость, благочестие, праведность и справедливость!
Бог Един!
Уважай верующего в Него!
Когда в школе Льва Егорыча начали дразнить «жи́дом пархатым», он пожаловался отцу, отец ответил:
– Все мы, Лёва, давно обрусели! Ещё при Сталине! Ну, какой ты «жид пархатый»? Я – Егор, пусть и Моисеевич! Крестик ношу, на девятое мая в церковь хожу! Мать твоя вообще атеистка! На каком языке говоришь, в какой стране живёшь, тот ты и есть! Будут дразнить, плюнь в морду и дай меж ног, чтоб больно и противно стало! Вот крест – заступлюсь!
На следующий день щуплый Лёва заявил обидчикам, что он русский еврей, а когда те начали ржать, взял в руки учительский стул. Обидчикам повезло – стул был деревянный.
За разбитый стул заплатил отец. Он же извинился перед дирекцией школы и перед родителями насмешников, объяснив им причину драки. Льва стали называть «Русский Лев» или просто «Русский» – прозвище, заработанное в неравной борьбе, стало гордостью!
Сели, выпили по «пятьдесят».
– Ну и дрянь! – Сморщился Андрей.
– По цене и вкус! – Гордо ответил Егорыч.
В России, между первой и второй – пуля не пролетит!
После третьей перевели дух, закусили и начали трепаться о том, что волнует каждого российского гражданина.
Лев Егорович был многословен и резок в высказываниях. Его мысли скакали по извилинам, превращались в слова и, как бурная горная речка, с шумом вливались в уши Андрея.
– Вот, знаешь, Андрюха, приятель у меня в Полтаве был, вместе в армии рядовыми служили, представляешь, вчера написал, что если бы это принесло хоть какой-то вред Кремлю, то повесился бы на Красной площади! И отправил меня в бан! В чёрный список! Сам-то, видать, белая кость! С четырнадцатого года, мы с ним спорили, чей Крым, кто прав, а кто нет! Пять
