сюда малышечка, никто тебя из-за яйца обвинять не будет и твою маму тоже, – я присела, обняла девочку и погладила по голове. – Ты такая красивая, умная, давай слёзки утрём. Тебе сколько лет? Совсем худенькая. Извини меня, барыню, с этого дня ни ты, ни твоя мама голодать не будете, обещаю! И отрабатывать в доме или поле ничего не нужно. Тебе ещё в куклы играть. А хочешь куколку? Приходи сегодня вечером, у меня есть одна, на подоконнике сидит, отдам.
На кухне воцарилась полная тишина. Я перевела взгляд на Прошку, его глаза явно давали понять, ещё одно слово и он с криком: «демоны» кинется за подмогой, чтобы барыню связать и укольчик ей поставить.
– Прохор, отвисни, – зажав детские ушки руками, гаркнула я. – Батагов захотел? Хоть одна живая душа узнает, что произошло утром на кухне, шкуру с тебя спущу.
Нет, вы только представьте, его глаза уменьшились в размерах и он заулыбался. А-а, что происходит с миром. Отпустите меня домой. Ну не смогу я постоянно так кричать, а жить-то хочется и на воле, а не в сумасшедшем доме или что у них тут взамен? Монастырь?
– Госпожа, Валери, – подала голос малышка. – Я бы никогда не взяла барское. Маменька приболела, совсем плоха. Ест мало, магический источник слабый. Поддержать у меня не получается. Ей еда нужна, смилостивитесь, подарите яичко.
– Конечно, подарю, только не плачь. Отцы твои где?
– Продали их, ещё ваш батюшка, в соседнее имение, ещё до последней войны.
У них тут что, постоянные войны? С кем воюют? Так, это надо будет уточнить, но не у ребёнка или Прошки. Со вторым надо поаккуратнее, а то от простоты душевной ляпнет чего, а я потом расхлёбывай.
– Так, Прохор, корзинку в руки и за мной! Фимочка, показывай дорогу к твоему дому. Навещу твою маму, посмотрю, как вы живёте.
Девчушка, наконец, заулыбалась, подскочила, поклонилась в пол и выскочила в дверь.
За ней вышел Прохор с корзиной яиц, а затем уже и я сделала роковой шаг. Я даже не могла представить, к каким последствиям приведёт моё желание помочь несчастной семье.
Глава 9. Прокисшая тыква
Впереди мелькали голые пятки бегущей девчушки, а я шла в сторону деревеньки и думала о том, как хозяева довели до такого ужаса своё имение. Ребёнок пусть и в чистом сарафане, но он весь в заплатах, обуви на ногах нет.
Вот иду я по пыльной дороге и понимаю, что первый дождь развезёт тут всё в жижу и грязь. Была бы она ровной, но нет. Колеи очень глубокие, в двух местах даже целые ямы – и никому нет дела. Надо будет у Прошки спросить, кто сможет их засыпать.
Появились первые избы: деревянные, некрасивые, без намёка на покраску, на почерневших срубах. Все как под копирку. Заборов возле домов не было. Серафима оглянулась, замедлила бег. Из лачуг выходили любопытные дети, вслед за ними женщины. А из нескольких изб вышли даже мужчины, наверно, не успевшие ещё уйти в поле. А может, они в лесу работают или на реке? Мысли роились в голове. И вдруг неожиданно я явственно услышала недоуменное перешёптывание
