что стояла посреди этого убожества на слегка расставленных ногах, заложив руки за спину и упрямо наклонив голову, и была похожа на… Трудно сказать, на кого именно. Какие у нее волосы – совсем темные, почти черные и почти прямые, с каких пор она стала носить их такими длинными? Два года назад у нее была прическа «лошадиный хвост»…
– Трикси, вы с ума сошли, вы же не можете жить в такой… такой проклятой дыре, – заговорил он вдруг. – Трикси, я просто не в состоянии понять, что заставляет…
– Простите, – сказала она очень ровным тоном, почти холодно. – Садитесь, пожалуйста. Можете снять пиджак, здесь жарко. У меня к вам просьба, Фрэнклин. Надеюсь, вы поймете. Не нужно называть меня «Трикси», хорошо?
Несколько секунд – может быть, их прошло всего две или три, но показалось больше, – Фрэнк смотрел на нее молча, как смотришь иногда на собеседника-иностранца, когда плохо знаешь язык и каждую фразу приходится переводить в уме, прежде чем поймешь ее смысл.
– О, конечно, – сказал он наконец. На скулах его проступили красные пятна. Он отошел от двери и, не снимая пиджака, опустился в кресло – смешную допотопную штуку в стиле «провансаль», составленную из точеных палочек и продавленных подушек в веселеньком, цветочками, кретоне. – Конечно, Дора Беатрис. Мне следовало самому догадаться…
Беатрис села на край постели, выпрямившись и держа руки на коленях; только спустя минуту, случайно опустив глаза, она увидела побелевшие суставы своих судорожно сплетенных пальцев и заставила себя их расцепить. Фрэнк молчал, так и не докончив фразу; Беатрис чувствовала, что нельзя дать ему заговорить, что она должна сейчас говорить сама – говорить без умолку, о чем угодно, лишь бы не дать заговорить ему! Но язык ей не повиновался, и в голове было совершенно пусто.
Что могла она сказать этому широкоплечему человеку по имени Фрэнклин Хартфилд, аккуратному, отутюженному и выбритому так, как только может быть выбрит и отутюжен преуспевающий молодой американец, любящий свою профессию, свою бейсбольную команду и свое «хобби»…
– Как вы узнали мой адрес? – спросила она, найдя наконец какую-то зацепку для разговора.
– О, вы, несомненно, рассердитесь, – сказал Фрэнк, – я, очевидно, не должен был этого делать… Я написал мистеру Альварадо… Кстати, он сейчас не в Байресе, но вы это, очевидно, знаете… – Фрэнк опять промокнул лоб платком. – Мистер Альварадо был так любезен, что сообщил мне ваш брюссельский адрес. Мне не следовало этого делать, Трик… Дора Беатрис… Но, вы понимаете… Я чувствовал, что должен вас повидать, потому что…
– О, ничего, пожалуйста! – Беатрис судорожно улыбнулась. – Где вы работаете во Франции, в самом Париже?
– Нет, нас загнали в Тулузу. Это на самом юге, знаете? Очень жарко, почти как у нас в
Нью-Мексико. Парни были страшно разочарованы – почему-то сначала все решили, что речь идет о Париже… Вы понимаете, это все делается по плану унификации вооружения в системе НАТО… Кое-что дают европейцы, мы вот на прошлой неделе видели испытания
