стараясь не греметь, открыл дверь, спрыгнул с крыльца и, крадучись вдоль стены, двинулся за угол.
К сосне он подошел неслышно, поднял ружье.
– Эй ты… – вскрикнул Федор. И, видя, что человек качнулся, добавил угрожающе: – Стой, не шевелись! У меня ведь жакан, разворочу башку-то. Кто таков, что надо?!
– А ты кто? Федор, что ли? – спросил человек тихо.
– Ну, Федька… Да ты кто?
– Опусти ружье… Пристрелишь еще родного брата.
– Чего-о? Какого брата? – удивился Федор.
– Вы тут одни с батькой, что ли?
– Мы-то одни, – совсем ничего не соображая, промолвил Федор.
Так после многолетнего отсутствия вдруг объявился старший сын Силантия Савельева – Антон.
– Господи, Антошка?! Да как же это ты, откудова?! – причитал несколько минут спустя Силантий, торопливо зажигая лампу, суетясь вокруг стола. – Вот уж нежданный гость… Что это у тебя с рукой-то?
Правая рука Антона была замотана грязными тряпками и привязана платком к шее.
– На сучок наткнулся в лесу.
– Да ночью-то почто? Крадучись-то?
– Видишь, батя… Днем-то мне пока не очень как-то сподручно… Я в Михайловке был, мать сказала, что здесь вы…
– Господи, да ты никак с тюрьмы беглый?! – догадался Силантий. – Демьян-то Инютин правду, выходит, говорил…
– Правду, выходит, – улыбнулся Антон и повернулся к Федору: – А ты, братуха, ловко ко мне подкрался. Я, грешным делом, подумывал: как мой там братец, не тюхой ли матюхой все растет? Ошибся вроде.
– Твоя наука, – буркнул Федор.
– Ты гляди-ка, батя, вырос ведь! Мужик, с какого боку ни гляди. И Ванька тоже растет. Когда я уезжал, он пешком под стол ходил, а сейчас… Идет время.
– Показывай руку-то.
– Рука, батя, у меня плохая. На тебя надежда, подлечишь, может, – сказал Антон, разматывая тряпки. – Ну-ка, Федя, тащи воды.
– На сучо-ок?! – ахнул Силантий, глянув на синюю, распухшую руку сына. – С ружья, что ли?
– Не с рогатки. Нет ли тут у вас йоду? Лекарство такое.
– Откудова тут лекарствам быть? Да ничего, мы травками как-нибудь.
Антон был чужим, незнакомым. Крепкий, рослый, лоб стал еще выпуклее, густые белесые волосы чуть вились, серые глаза глядели пронизывающе. Щеки и подбородок заросли курчавой и тоже белесой щетинкой.
Одет он был не по-тюремному – в старый, но крепкий еще пиджак, брезентовые брюки и засаленный картуз с крохотным жестким козырьком.
– Батя-то угадал: может, грит, варнак какой, беглый каторжник, – сказал Федор, поливая Антону на простреленную руку.
– Во-первых, до каторги я пока еще не дошел. Вот поймают сейчас – тогда другое дело. А потом – на каторгах всякого люду полно, Федор. Есть и варнаки, есть и порядочные.
– Ты порядочный, значит, будешь? Если пойма-ют-то?
– Да уж не варнак, – подмигнул Антон, завязывая руку.
– Сынок,
