направлении.
Просторные двойные двери с табличкой «Зрительный зал» обнаружились сразу, но они почему-то оказались заперты. Тихонько зарычав от досады и с трудом поборов желание пнуть преграду, парень пошёл дальше в поисках другого входа. Коридор загибался углом, за которым, как и ожидалось, оказались ещё одни двери.
Вкрадчиво скрипнув, створка подалась и впустила в душноватую, пахнущую пыльными драпировками и сладковатыми духами темноту. Понадобилось несколько секунд, чтобы сетчатка настроилась на полумрак.
Выяснилось, что припозднившийся зритель стоит у бокового входа, между сценой и первым рядом.
Народу в зале оказалось неожиданно много. Влад рассчитывал сесть где-нибудь сбоку, но обнаружилось, что все крайние места заняты. Зато первый ряд был практически свободен, если не считать двух вольготно расположившихся на просторе мужиков.
Впрочем, сидели они на самых крайних местах – вероятно потому, что один из них даже в сидячем положении смотрелся высоченным, под два метра. К тому же на макушке у него красовалась круглая шляпа-котелок. Вероятно, этот аксессуар в данном случае представлял собой не уличный головной убор, а элемент имиджа.
«Боярский, блин, – хохотнул про себя Влад. – Какая-то несчастная самодеятельность, а туда же – мнят себя богемой…»
Недолго думая, он потихоньку прошёл вдоль первого ряда и уселся посередине. На миг ощутил на себе недоумённые взгляды двух обитателей этого типа VIP-пространства.
Тем временем погас свет, и сцена на несколько секунд погрузилась в темноту. Затем вспыхнул прожектор и осветил правую часть подмостков.
В круге света стояла девушка, прижимая к груди толстую тетрадь в клеёнчатой коричневой обложке. Влад сразу узнал Вику – как не разглядеть с первого-то ряда! Да её и невозможно было не узнать – девчонки с такой яркой и цепляющей внешностью не каждый день встречаются. Правда, на фотографии Вика выглядела более цветущей. Сейчас она смотрелась очень бледной и какой-то осунувшейся. Что, впрочем, нисколько её не портило, а только придавало некой одухотворённой значимости.
Девушка ещё ничего не говорила и не делала – молчала, глядя куда-то поверх зрительских голов, обнимала, вероятно, дорогую ей тетрадь – а на юную актрису уже хотелось смотреть и смотреть. Она уже держала зал. Вероятно, это и называется харизмой.
Наконец Вика заговорила:
– Как давно я не заглядывала в свой дневник… – её слова упали в благодатно внемлющее пространство зала и проросли ещё более чуткой тишиной. – Всё моё желание излить что-то на бумагу исчерпывалось в письмах к тебе. Но от тебя уже давно нет ответа. Поэтому в качестве отдушины я снова взялась писать дневник. А получается, что опять обращаюсь к тебе. Что не могу иначе… – казалось, Вике было мало завороженного внимания зала. Её монолог рвался куда-то за его пределы – к тому единственному, которого не было здесь. – В дневнике я могу быть даже откровеннее – здесь можно писать то, что в письме вымарала бы военная цензура…
Юная актриса сделала
