любви не было, и вообще ничего не было. Но Варька, кажется, хотела, чтоб была.
Хотела и знала, что ее желание пустое, несбыточное вовеки. Никогда, ни за что мать не разрешит ей выйти замуж.
– Корчуют, значит, – услышала Варька голос Егора и вздрогнула. – Ишь какой треск идет!
Варвара привыкла уж к реву тракторов, к шуму и треску выдираемых из земли деревьев, к крикам колхозников, не обращала на них внимания.
– Ага, корчуют…
И вдруг что-то случилось с ней, захотелось убежать от этого шума и рева, от внимательно разглядывающих ее светло-зеленых глаз Егора, от самой себя.
– За свежей водой… сбегаю! – крикнула она и схватила ведро.
– Куда нам! – проговорила Мироновна. – Вон еще полная бочка.
– Все равно…
Варвара остановилась на берегу ручья, прислонилась спиной к дереву, бросила ведро в траву и закрыла горящие щеки руками. «Так лучше, так лучше, – лихорадочно колотилось в ее голове. – Пусть уезжает скорей, скорей! Потому что все равно ничего, ничего… Не разрешит мать, не разрешит… А без благословения как можно? Грех, грех… Испепелит Христос. А раз так – зачем?…»
Понемногу она успокоилась, опустилась на колени в траву, сложила руки на груди, запрокинула голову и начала шептать молитву. Косы ее упали на землю.
Когда встала, увидела: Егор в пяти шагах поит из ручья коня, держа повод в руке. Когда он привел лошадь – она не слышала.
Варвара во время случайных встреч в деревне каждый раз опасалась, что Егор заговорит с ней о Боге, как заговаривали с ней многие, насмехаясь над ее верой, не вызывая в ней ничего, кроме холодной неприязни, смешанной с некоторой долей жалости к заблудшим, обреченным рано или поздно на погибель людям. Однако Егор не заговаривал. Но сейчас, проходя мимо, он, конечно, видел, что она молилась. И уж сейчас, она чувствует, обязательно что-нибудь скажет богопротивное. «Ну и пусть. И пусть…» Это даже к лучшему, даже поможет ей замкнуться в привычную холодную скорлупу.
Но Егор, напоив коня, сказал совсем о другом:
– Я, между прочим, Варвара, ради тебя ведь завернул сюда.
– Вот уж… – От неожиданности девушка растерялась.
– Оно, конечно… – усмехнулся Егор. – Я сейчас вон в ближайшую балку загляну – нельзя ли там копешку-другую наскрести. А как сосмеркается, подъеду сюда, а? Выйдешь?
– Да… зачем?! – прошептала Варька, чувствуя, что опять вся вспыхивает.
– Я и говорю – оно, конечно… – опять повторил Егор. – Мне уж сорок лет. По свиданиям-то вроде и неловко шастать. Засмеют мужики, коли узнают… Так выйдешь?
– Нет, нет, что ты! Ночью?!
Егор подтянул подпругу.
– Что ж ночью… Днем-то мне и вовсе стыдней. Я не баловник какой-нибудь. – Егор вскочил в седло.
– Я же в Бога верю! – почти простонала Варька. – А ты…
Егор вынул кисет, свернул папиросу.
– Чего – я? Отец вон твой безбожник, да ведь
