в голове свистела.
Что было всего ближе к истине – неизвестно. Но в тот год Шатров действительно снова сорвался с зарубки, не просыхал от пьянства, хороводился с кулачьем, с тем же Филькой Меньшиковым. В эту же компанию затесался тогда гуляка-голодранец Антип Никулин, а затем подпарился семнадцатилетний Фролка Курганов.
– Один ведь ты, сынок, на свете, один как перст, – сказал однажды Меньшиков Фролке. – Твоя мать-покойница просила меня поглядеть за тобой. Так что приваливайся под мое крыло. Пропасть не дадим. Накормим, напоим, Анисим баб любить научит… Эх!
Где было устоять Фролу!
Мир в семнадцатом году плескался, шумел, гудел, раскалывался пополам, а четверым собутыльникам на все это было наплевать. Они устраивали дикие попойки то у одной вдовы или солдатки, то у другой или вваливались всем скопом в дом Меньшиковых, часто били там зеркала, окна, распарывали иногда зачем-то перины или подушки, обсыпали себя с головы до ног перьями, орали на всю деревню песни. Из всей их компании о совершившейся революции знал вроде только один Антипка Никулин, у которого открылся вдруг ораторский талант. Насосавшись до посинения вонючего самогону, он, шмыгая носом, начинал рассуждать о собственной значительности:
– Не-ет, революция – это вам не девки-мальчики. Раньше я что был? По праздникам выпить не на што было. А ныноче – иначе. Ныноче я и по будням пьян. Ты вот, Филька, – (раньше Антип старшего Меньшикова называл «Филипп Авдеич»), – ты вот, говорю, угощаешь меня, по отчеству… по отчеству!.. величаешь: «Не угодно ли хлобыстнуть, Антип Минеич?» Угодно Антипу Минеичу. И Фролке угодно. А, Фролка?
– Ага… – говорил Фрол еще не окрепшим баском и шевелил сильными, крепкими плечами.
– Что «ага»! Тебе «ага»-то другое дело, которое в юбке ходит. Каждое утро искать у солдаток тебя с Аниськой приходится. Давай-давай, он тебя обучит. Филька научил водку пить. Аниська – девок любить… А я вот человек нераспущенный. Мне там наплевать на всяких… И я не позволю себе…
– Да это они тебе не позволяют, – еле ворочая языком, говорил Фролка. – Ты рылом не вышел, девок от тебя и воротит…
– Хе, воротит! А Фильку вот с Демидом не воротит. Потому что я пролетарский, можно сказать, элемент. А раз так, я уважения заслужил… Правда, Филька?
– Правда, – кивал тяжелой головой Филипп. – Окажи-ка, Демид, уважение Антипу Минеичу.
После таких слов Демид вставал и неизменно выбрасывал Никулина, как щенка, за дверь.
В начале 1918 года эта компания маленько угомонилась. Сразу же после Нового года уехал куда-то из деревни старший Меньшиков, оставив за себя хозяином Демида.
Когда началась колчаковщина, Антип и Фрол Курганов оказались вместе с ним, Захаром, в партизанском отряде Марьи Вороновой. О Фильке Меньшикове все еще не было ни слуху ни духу. Демид вел себя тихо, с колчаковцами вроде не водился. Зато Шатров пил с ними водку напропалую. Партизаны хотели тайно пробраться в деревню и пристукнуть его, но Марья не разрешила.
– Так
