пребывание в доме Псковских стало несколько неуютным и потому поспешил удалиться, приглашая Ольгу следовать моему примеру. Григорий Иванович так и не понял, что произошло, ругался на свою взбалмошную дочь, много махал руками, но…
Я понял одно.
Завтра вечером перехожу ко второму варианту.
Придётся, никому не сказав ни единого слова, затаиться возле дядиного окна и ждать.
Если появится Бетси, взять её с поличным и так же отчитать, как она посмела отчитать меня сегодня.
Иного выхода нет.
Это война».
Николаю К. от 9 ноября 18** года
«Mon ami, верите ли вы в привидения?
Не в те, что бродят по пустым залам полуразвалившихся замков и дребезжат цепями. А в призраки, настоящие призраки, выходцы с того света. Вы, вероятно, решили, будто я спятил. И, наверное, все в Петербурге станут так думать, покажи вы им это письмо. Но, я уверен, вы не выкинете в отношении меня подобный фортель. И я надеюсь, вы поверите мне.
Соберусь с мыслями и начну излагать по порядку всё, как было. Ольга встретила меня радушно, словно близкого друга. Мы условились следующим образом: я буду караулить в кустах, близ рощицы, откуда хорошо просматриваются дядины окна. Если появится девушка, я, крадучись, дабы не спугнуть, подойду и схвачу её за руку. Бетси, если это она, не отвертеться. Допрошу её со всем пониманием проблемы и без лишней огласки. Будут сложности – Ольга дала мне свисток их конюха. На свист мне на подмогу выбегут мужики.
Таков план, которому не суждено было воплотиться в жизнь.
Я уютно расположился в сугробе за жиденькими кустами, сквозь которые меня в вечерней мгле, конечно, невозможно было заметить. Картина открылась уже по-настоящему зимняя: стойкий морозец, безветренная тишь и тихий желтоватый свет из окошек, льющийся во двор. Я был так очарован красотой, что не заметил, как ноги мои перестали чувствовать большие пальцы – прошло больше часа дежурства.
И тут явилась она.
Как и в тот раз – вся в белом и летнем. Она не шла, а словно плыла по снежному насту к тому же окну. Словно мотылёк на губительный свет.
Стремительным рывком я бросился ей наперерез. Сначала мои шаги не были слышны девушке.
Ещё с дюжину шагов – и я смогу ухватить безумную за рукав тонкого платьица.
Вот-вот почти, но…
Она обернулась.
И я замер в испуге, точно окаменевший, не веря глазам и продолжая молча смотреть.
Это сон или явь?
Я не мог осознать этого, потому что на меня смотрела моя мать. Её родные, ласковые глаза, ямочка на подбородке, греческий нос и тонкие губы. Она смотрела на меня так же, как я и помню всегда.
Взгляд матери. Каким печальным он был…
– Я дождалась, – проговорила она то ли вслух, то ли в моей голове.
– Мама? – не слыша собственного голоса, проговорил я.
– Я дождалась тебя хотя бы так…
– Мама…
