рапортов Самедова по задержаниям на другом митинге, 26 марта.
– Это не имеет отношения к де… – начала было Марина, но ее прервал взмах указательного пальца. Судью в адвокате убить можно, отличницу – никогда.
– Нет, ваша честь, имеет. Дело в том, что 26 марта Самедов отрапортовал об одновременном задержании двух человек в двух разных местах.
– Чушь несете, – отрецензировал Самедов.
– Ваша честь, разрешите показать свидетелю его же рапорты?
– Защита, давайте покороче.
– Хорошо. Свидетель, как вы объясните, что 26 марта задержали в 15:30 протестующего на Пушкинской площади – и в это же время другого участника митинга, но на выходе со станции метро «Белорусская»?
Повисла тишина. Самедов замер с открытым ртом. Журналисты, проглотив паузу, бодро застрекотали клавиатурами.
Марина снова попыталась вернуть процесс в свои руки.
– Мы не рассматриваем дело о митинге 26 марта, – с напором сказала она. – Давайте вопрос по существу, или…
– Вы совершенно правы, ваша честь, – оборвала ее Муравицкая. – Но как мы можем доверять свидетелю, если он совершил подлог в служебных документах? Если не владеет навыками билокации, конечно, но, кажется, этому курсантов в МВД не учат…
В зале кто-то засмеялся.
– Может, его 21 января даже и на митинге не было? О чем и речь, ваша честь: я вообще сомневаюсь в том, что свидетель знает, кто такой мой подзащитный, и есть основания полагать, что он видит его сегодня – впервые. Если позволите приобщить копии рапортов от 26 марта к материалам дела…
– Ваша честь, я возражаю, – поднялась Грызлова, слегка усмехнувшись. – Этот спектакль, который мы сейчас с вами наблюдали, – с обвинениями, с разоблачениями…
– Не позволю, – ледяным тоном ответила Марина, пожалев, что какая-нибудь таинственная болезнь не пригвоздила ее к кровати в этот проклятый день. – Еще ходатайства есть?
Муравицкая насмешливо смотрела на нее.
В конце допроса Самедов неожиданно для всех – даже для самого себя, наверное, – попросил отнестись к Шпаку снисходительно.
– Да он выпивший был, наверно. С кем не бывает.
Марина ничего не ответила, только кивнула.
Потом Багришин с молчаливого согласия Муравицкой и самого Шпака ходатайствовал о приобщении к материалам дела справок и характеристик подсудимого: с места работы, с места жительства (управдом расписался галочками, словно неграмотный), справку о хроническом заболевании – рак прямой кишки, как указал врач убористым почерком.
Марина посмотрела на прижавшегося к стенке «аквариума» Шпака, и сейчас ей вдруг показалось, что он как-то скукожился, сдулся в тонко нарисованную запятую, и ей вдруг стало очень понятно, почему Шпак всегда сидел, сцепив руки в районе живота.
Полгода в СИЗО, рак второй стадии. Он вообще не должен был быть в СИЗО с таким диагнозом. Ходатайствовали наверняка о переводе в больницу – да, вот ходатайство, – но никто их не
