перед стеной смешанного леса.
– Далеко не отходи, – вылезая, суетилась мать, – потеряешься.
– Чего я потеряюсь?.. – начал было я, но осекся.
– Того… – отвернулась, глядя на кукурузу, – … чего люди теряются…
Заливисто, будто ошалевшие от любви курские соловьи, застрекотали кузнечики в траве на опушке.
– Репеллентом намажьтесь, – подошел Сергей Александрович, – а то комары сожрут и мошка.
Намазавшись из тюбиков репеллентами, взяли из багажника большие белые пластмассовые ведра из-под шпаклевки после ремонта моей квартиры.
– Если что – кричите, – продолжала наставлять мать. – И держитесь в пределах прямой видимости, в чапыжник2 не лезьте. Смотри, не заблудись – это лес, тут без дорог ходят. Валуи не собирай, – напомнила персонально мне. – И сыроежки тоже не бери – они крошатся.
– Хорошо. А рыжиков тут нет?
– Рыжиков нет, – отрезала мать. – На кой тебе рыжики?
– Их можно прямо на костре жарить, на прутики насадив, – мечтательно сказал я. – Посыплешь солью и жарь себе на здоровье. Как соль закипит – вот тебе и грибной шашлык.
– Нечего дурью маяться: собирай грибы, как все люди, без всяких грибных шашлыков-машлыков.
Лес был сильно замусоренный, заваленный валежником и трухлявым сухостоем, заросшим и темным. Некоторые деревья не хуже лиан были густо оплетены вьюнком с большими фиолетовыми цветами. В застоявшемся воздухе витал едва уловимый запах гнили, похожий на липкий тошнотворно-сладковатый аромат разлагающегося трупа. О белых грибах, таящихся в шелковистой траве под березами; о желтых рыжиках под хвоей молодых елей тут можно было сразу забыть и больше не вспоминать. Заросших душистой малиной умытых солнцем вырубок и нежно-зеленых березняков тут и в помине не было.
– Что тут за грибы водятся?
– Ищи подосиновики, их здесь много. Семьями растут, – объяснила мать. – Дальше, вглубь, встречаются боровики. Если вдоль края идти, – показала рукой вдоль кукурузного поля, – по опушке, то там другой лес. В нем белых груздей полно. Мы туда попозже сходим. Ну, с Богом, – двинулась по лесу.
Я подобрал подходящую палку – раздвигать траву, палые листья и папоротник, чтобы не напороться на ядовитую змею и пошел вслед-правее. Минут за десять встретились только большой мухомор и иссушенная жизнью и жарой жалкая сыроежка. Вокруг вилась мошкара, но репеллент ее пока сдерживал. На разгоряченное лицо липли паутины.
– Вов!!! – раздался истошный крик матери. – Сюда!!!
Я, подумав, что что-то случилось, кинулся на крик, уворачиваясь от веток и перепрыгивая сухие стволы. Подбежал к стоящей столбом матери.
– Что стряслось?
– Смотри, – указала себе под ноги на семейку крепеньких молодых подосиновичков, – какие красивые. Фоткать будешь?
Мысленно чертыхнувшись, я поставил ведро, положил в него нож, на ведро палку, достал из сумочки мобильник, ввел пароль. Сфотографировал
Чапыжник – непролазный кустарник.
