прямого нападения, вспомнив, что запретный плод всегда сладок. Она решила, что раз уж они всей семьей все равно скоро уедут за границу, на девчонку просто не стоит обращать внимания.
Аркадий сначала немного удивился, что мама перестала мучить его придирками. Но потом обрадовался, что наконец-то его Людку хотя и не приняли с распростертыми объятьями, то хотя бы оставили в покое.
… Теперь все эти заботы отодвинула на второй план смерть Валентина Петровича. Вчера вечером серьезно подумать об этом как-то не было времени, а с этим звонком из милиции проблемы нахлынули новой волной. На работу идти не надо было, да и Аркашка в школу не пошел. Они вдвоем сидели на диване посреди пустой гостиной и пили кофе, как вдруг семейную идиллию разрушил телефон.
– Странно, какие свидетельские показания им понадобились? – рассуждала Марина Аркадьевна сама с собой, пока приводила в порядок макияж и прическу.
– Мам, а вдруг это было убийство? Ну, может быть, кому-нибудь наш дед помешал? – тихо спросил Аркадий за ее спиной.
Женщина даже вздрогнула от такого предположения, но тут же взяла себя в руки:
– Не болтай ерунды! Наверное, этот Малышев просто свихнулся на всяких там расследованиях, вот и ляпнул про свидетелей. На самом деле, кому мог Валентин Петрович помешать? Он что, бизнесмен какой-нибудь?… Просто абсурд, – отмахнулась она.
Аркадий со вздохом ушел в свою комнату, но привычных ревущих звуков из-за закрытой двери не последовало. Уже два дня вообще никакой музыки мальчик не слушал. Мама тихо вздохнула и вышла в подъезд.
– Ой, милок, да ты мне толком скажи, пил ты вчера с Петровичем или нет? – допытывалась Бабуся у бородатого дядьки, напоминающего помидор.
Конечно, не формой тела, а цветом лица. Ко всему прочему это самое лицо покрывала десятидневная щетина цвета заходящего солнца. Голову же двухметрового гиганта украшала роскошная шевелюра того же тициановского оттенка. Вообще, несмотря на то, что видок у бабушкиного собеседника был довольно экзотический, жители близлежащих домов на него особого внимания не обращали – привыкли уже за много лет.
Вообще-то, Онуфрия за всю жизнь по имени называли всего несколько человек: мать, первая учительница и Валентин Петрович. Все остальные звали его просто – Рыжий. Носитель этой немудреной клички обижаться на людей и природу не думал, но по-настоящему уважал только трех человек: еще живую мать, покойную первую учительницу и… недавно покойного Валентина Петровича.
– Мать, я т-тебе говорил уже… – икнул Онуфрий. – Собирались мы выпить, н-но не выпили… Птаму-у-ушта Петро-о-ович не-е пришел.
Детина рухнул на парковую скамейку и сделал вид, что собирается свернуться клубочком и заснуть.
– Так он ровно в восемь собирался прийти? – в который раз переспросила Бабуся, растормошив мужика за плечо. – Ты его подождать-то не додумался? Может, задержался
