чем угодно, лишь бы удовлетворить это желание.
– Даже людьми, которые их любят?
– О да.
– А это не самый обыкновенный эгоизм?
– Вот уж не знаю, – улыбнулся я.
– Какая может быть польза от того, что Ларри изучает мертвые языки?
– Некоторым людям свойственна бескорыстная жажда знаний. Ничего постыдного в этом нет.
– А какой толк в знаниях, если не собираешься их применять?
– Он-то, может, и собирается. Может, само знание послужит для него достаточной наградой, как для художника достаточная награда то, что он создал произведение искусства. А может, это только шаг на пути куда-то дальше.
– Если ему нужны были знания, почему он не пошел в университет, когда вернулся с войны? Ему это и доктор Нелсон, и мама советовали.
– Я говорил с ним об этом в Чикаго. Диплом ему ни к чему. Мне кажется, у него уже тогда было довольно точное представление о том, что ему нужно, и он знал, что университет ему этого не даст. Ведь там, где дело касается знаний, есть не только волки, которые бегают стаей, есть и одинокие волки. И Ларри, мне кажется, из тех, кто способен идти только своим одиноким путем.
– Помню, я как-то спросила его, не хочет ли он стать писателем. Он рассмеялся и сказал, что писать ему не о чем.
– Никогда не слышал, чтобы от писательства отказывались по таким неубедительным причинам, – сказал я улыбаясь.
Изабелла раздраженно от меня отмахнулась. Даже самая невинная шутка казалась ей в ту минуту неуместной.
– Не понимаю, просто не понимаю, почему он стал такой. До войны он был как все. Вы, может, не поверите, но он очень сильный теннисист и недурно играет в гольф. Раньше он делал все, что и мы, остальные. Был самым обыкновенным мальчиком и, судя по всему, должен был стать самым обыкновенным мужчиной. Вы же как-никак писатель. Вы должны найти этому объяснение.
– Кто я такой, чтобы разобраться в бесконечных сложностях человеческой природы?
– Поэтому я и хотела с вами поговорить, – продолжала она, не слушая.
– Вам тяжело?
– Нет, это не то слово. Когда Ларри нет рядом, все как будто в порядке. Это когда мы вместе, я чувствую себя такой слабой. И до сих пор что-то не отпускает, тянет, не дает распрямиться, вот как бывает после верховой прогулки, когда перед тем давно не садилась на лошадь; это не боль, это вполне можно терпеть, но чувствуешь все время. Скоро, наверно, пройдет. Только очень уж обидно, что Ларри себя губит.
– Может, еще и не погубит. Он пустился в долгий, трудный путь, но в конце пути, возможно, и найдет то, что ищет.
– А что он ищет?
– Вы не догадались? А по-моему, из его слов это явствует. Он ищет Бога.
– Бог ты мой! – вскричала она удивленно и недоверчиво. Но мы тут же невольно рассмеялись – очень уж забавно получилось, что одно и то же слово мы употребили так по-разному. Изабелла, впрочем,
