быть в стороне от осуждения других. Таська, здесь с презрением относятся к женщине, которая родила во время войны, но большинство из этих людей ничем не лучше осуждаемого ими человека. Когда-то давно Иисус Христос сказал толпе, бросающей камни в блудницу: пусть бросит камень тот, кто самый чистый, и такого, кажется, не нашлось.
Так было, так есть, так будет всегда!
Но все-таки лучше подождать еще годок-два, я в этом уверен, и все кончится, и мы должны увидеться. Я Лукинову говорю, если мы не вернемся, то кто же вернется; ему это не нравится, и он всегда говорит обратное. Леля все думает, что мне плохо, да мне лучше вас всех. Под ногами в двух метрах речка, кругом лес, тишина, никого нет.
Где-то далеко слышны раскаты рвущихся бомб. До наших наблюдательных пунктов 10 километров, война там и еще чуть дальше. Делать нечего, и я хожу везде, бываю на всех батареях, которые разбросаны по лесам, проверяю рации. Часто, идя с батареи, собираю грибы. Лес – глухой сосновый бор, кругом ковер из мха и масса брусники. Тихо-тихо, только прыгают птицы на ветках, иногда защелкает белка на вершине сосны. Идешь обычно напрямик по телефонному проводу, дороги здесь не нужны, да и неприятно по ним ходить. Сегодня набрал прекрасных белых грибов. И, как раньше в детстве, ночью перед глазами мелькали красноголовики, подберезовики и на толстых ножках боровики. В лесу очень много малины, но я увлекаюсь грибами. Август все-таки выстоял замечательный, дороги почти просохли, но мое болото уже не высохнет, ходить по нему приходится по щиколотку в воде.
Война застряла в лесу, а километрах в 10–15 от «передка» стоят ржаные неубранные поля. Убирать некому, жителей нет, все так и останется.
Между прочим, это те места, природа которых вдохновляла Левитана, под впечатлением от них из-под его кисти выходили лучшие произведения. А природа не изменилась, только кое-где ее попортили бомбежка и артиллерийские налеты.
Где стоят батареи, там просто дачи: высокие сосны, под ними столики, скамейки; приходишь – тебя угощают обедом, чаем, ставят на стол целые котелки малины, черники. Посидишь, попьешь чайку, покуришь махорочку, затем полежишь в блиндаже полчасика (там прохладно) и 1–2 километра по телефонному проводу идешь до следующей батареи. Правда, иногда и на батареи бывают огневые налеты: падают срезанные сосны, летят в воздух столики и скамейки. Люди залезают в блиндажи и пережидают эти неприятные минуты. Но ведь это ж война!
Рации у меня работают хорошо, и я в полку теперь на привилегированном положении. Иногда хочется уйти из полка, проходит пара дней, и снова жалко расставаться со всеми. Еще много здесь друзей осталось с Алма-Аты.
Год! Ровно год назад в это время я вышел с завода. То был один из самых хороших дней в моей жизни. Я вышел из проходной в 2 часа дня, и на душе стало легко и свободно. Дул теплый ветер, на Оке была небольшая рябь, погода радовалась в этот день. Я прошел по крутому берегу до Караваихи и поехал домой.
Меня
