кто-нибудь из близких мне прибегал когда-нибудь к подобной «игре на нервах», – обиженно заметила Ева. Но Магда не слушала ее.
– Я почему завела разговор об этом? Да потому, что не раз прикидывала: а смогла бы я уйти из жизни по своей воле?
– Что вы, фрау Геббельс! У вас прекрасный муж, семья. Вы пользуетесь такой известностью…
– Дело не в муже и семье, – прервала ее бабий монолог Магда. – Все значительно серьезнее. О нашей судьбе речь идет лишь постольку, поскольку она связана с судьбой рейха. После того как к ордам русских, движущимся с Востока, присоединились орды, движущиеся с Запада, события стали развиваться значительно трагичнее, чем мы с вами могли предполагать. И кто знает, чем закончится война. А уж если она закончится нашим поражением…
– Такого не может быть, – пылко возразила Ева. – Возможно, перемирием, но только не поражением.
Магда снисходительно улыбнулась. Уточнение показалось ей более чем наивным.
– И если уж война закончится нашим поражением… – упрямо повторила она, – неужели вы думаете, что нам простят все то, что..? В общем, вы понимаете, о чем я говорю. Как понимаете и то, что обсуждать подобные перспективы я позволяю себе только с вами.
– Ценю вашу откровенность, фрау Геббельс. Для меня она – полная неожиданность.
Магда вновь, теперь уже скорбно, улыбнулась каким-то своим мыслям, поспешно – слишком поспешно – попрощалась и направилась к двери…
– Так что ваш опыт ухода из жизни еще ох как пригодится, – обронила уже от двери.
– Не приведи господь!
– Причем ситуация может сложиться так, что не только вам одной[8].
Ева закрыла свой дневник и сунула его в нижний ящик стола, который тотчас же закрыла на ключ.
«Сколько раз ты давала себе слово не возвращаться к дневнику? С тебя достаточно того, что приходится переживать сейчас, в эти дни. Зачем еще и заново переживать пережитое?»
Впрочем, вспомнить о беседе с Магдой Геббельс было как раз нелишне. Наоборот, самое время.
Нет, после того разговора они с Магдой так и не подружились. Да это, очевидно, и невозможно было. В те редкие случаи, когда им приходилось видеться, Магда слишком навязчиво напоминала, точнее – внушала, что «подруга фюрера – это подруга фюрера». Но при этом относилась к ней с холодной придворной вежливостью. О да, Магда умела быть тем «окружением», что способно «играть королей». Достаточно было видеть, с каким почтением она заставляла своих знакомых, все свое окружение относиться к рейхсминистру Геббельсу. Даже в обычных, домашних условиях.
Ну что ж, пусть знакомство у них и не получилось, но все же беседа с фрау Геббельс след свой в ее сознании оставила. Она оказалась своевременной. Теперь Ева сама ощущала, что не испытывает уже той юношеской остроты чувств, с которой она страдала по своему фюреру и ради него готова была лишиться жизни. За бытовую
Слова Магды Геббельс оказались пророческими. Обе эти женщины до последних дней войны находились в бункере фюрера, и обе добровольно ушли из жизни вслед за мужьями. При этом Maгдa Геббельс перед гибелью еще и приказала врачу-эсэсовцу умертвить ее детей.
