оставаться один на один в столовой с Галиной Яковлевной ничуть не прельщала.
Эта женщина чувствовала меня и видела насквозь. Слишком опасно было оставаться с ней наедине.
Но и сидеть в спальной бесконечно долго у меня не вышло.
Четыре стены давили и напирали. За месяц я отвыкла от этого интерьера. Спальня перестала быть уютным укромным уголком, местом силы и домашнего очага. Теперь она ассоциировалась с чем-то совершенно иным…
– Оль, достань вилки, будь добра.
– Конечно, – я покорно полезла в ящик кухонного гарнитура за приборами, радуясь, что не придется создавать видимость занятости. – Борис перенес свои вещи в спальню. После ужина я помогу Вам перебраться в гостевую.
– Не стоит, я вызову такси и уеду в отель.
– Нет!
Вилки выпали из рук и звонко ударились о фарфоровую тарелку, которая стояла на столе.
В моих глазах застыл ужас, когда я осознала, что придется остаться в доме с Борисом без третьего человека, который поддерживал бы нейтралитет.
– Вам незачем уезжать прямо сегодня, – быстро я взяла себя в руки, чтобы не вызывать подозрений, и продолжила сервировать стол. – Оставайтесь сколько нужно. Когда будете готовы, мы с Борисом снимем для Вас дом в поселке или найдем квартиру недалеко от офиса, чтобы можно было видеться чаще.
– К чему это?
Женщина уверенной проходкой прошла во главу стола и опустилась на стул, глядя при этом куда-то сквозь меня в пустоту стеклянным взглядом.
– Вы снова вместе, будете жить как семья. Я не хочу мешать. И не нужно мне этих подачек!
– Как Вы смеете так говорить?! – из глаз едва не брызнули слезы обиды. – После всего, что я для Вас сделала, Вы говорите о каких-то подачках? Разве я этого заслужила?
– Ты заслужила жить в доме с мужем без посторонних людей.
– Вы моя мама! – на эмоциях выпалила я. – Посторонний человек… Как у Вас язык повернулся? Вы видите сейчас рядом со мной кого-то? Или, может, видели, когда я несколько недель ходила темнее тучи, ничего не ела и топила печаль в бокале? Может, моя родная мать справлялась о моем здоровье и насильно заставляла меня есть? Нет, Галина Яковлевна, это были Вы! Кормили меня с ложечки и возвращали к жизни. Разве это была подачка с Вашей стороны?
Женщина плакала.
Хоть она и отвернулась от меня, я видела, как по ее щекам катились крупные слезинки.
Я и сама едва сдерживала слезы. Наверное, еще не плакала лишь потому, что слезы давно закончились и плакать было попросту нечем.
– Это была материнская любовь, – тяжело дыша, наконец сказала Галина Яковлевна, стараясь контролировать голос.
– Значит примите и мою любовь, мама. Вы будете оставаться здесь так долго, как это понадобится. Я обо всем позабочусь.
– Иди сюда, Родная моя, – женщина любовно прижалась ко мне с объятиями, и я облегченно выдохнула.
Впервые за сегодняшний день я почувствовала себя так хорошо и спокойно.
