только мечом Ярислейфа.
– Ярл!
– Погоди!..
И так они еще довольно долго спорили, только к утру пришли к согласию. И двинулись – вверх по реке, в обратный путь. Пришли, стали на Вражьем Острове. Дальше отец пошел один и говорил с дружиной. Потом позвали Эймунда и снова говорили. Потом били в Зовун, созвали люд и говорили с людом. Люд разделился, стоял страшный крик. И даже бабушка тогда пришла на площадь, и тоже грозила отцу, и увещевала его, после опять грозила и увещевала, говорила, что добра от этого не будет…
Но он тогда все равно ее не послушался – взял дружину и пошел на волоки. Он тогда очень спешил. Потому что, когда он уходил, бабушка ему при всех сказала, что она пошлет гонца в Киев, к дяде, чтобы его предупредить. И как она сказала, так и было: скакал гонец, потом плыл по Днепру…
И все равно он был еще под Любечем, когда отец и Эймунд уже пришли под Новгород. Крик там был тогда великий! И смятение! Чуть только успели затвориться новгородцы. Но Эймунд на Детинец не пошел, а сразу, через мост, на Ярославов Двор! Вот там и была злая сеча! Посадник Константин, сын того самого Добрыни, стоял насмерть. Но все равно они мечей не удержали! Мы их загнали на крыльцо, терем зажгли. Взвыл люд! Дым! Гарь! И приступили мы…
Вдруг разделилась новгородская дружина: одни остались стоять и рубиться, а другие побежали. Да не смогли они уйти – за ними кинулся Эймунд со своими людьми, перехватил их, порубил, взял добычу – и поспешил обратно. Вернулся – здесь уже все догорало, но Константин упорствовал, отец его теснил – они уже рубились на Майдане, у самой воды. Еще немного, всех бы положили! Или, может, положили бы нас?..
Но тут вернулся Эймунд со своими людьми, и они сразу же стали садиться на корабли. И кричали отцу, чтобы он тоже скорей уходил, что дело уже сделано, мешкать нельзя. И отступил отец к варягам. И они вместе поспешно отчалили. А новгородцы стреляли по ним, стрел не жалели, а Константин, тот еще даже гнался берегом, и от него тоже стреляли. Только всё это было напрасно! Ярл смеялся, говорил, что теперь Бьорну будет о чем рассказать, когда они вернутся домой. И самые лучшие его рассказы, радостно добавлял ярл, будут, князь, о тебе! А потом, когда стрелы с берега перестали до них долетать, он отвел отца на корму и показал добычу. Была она в золоченом шлеме и в такой же кольчуге, а щека у нее была вся в крови. Глаза гневно прищурены. А губы плотно сжаты. Ярл подмигнул отцу. Отец спросил у добычи:
– Ты кто?
Но она ничего не ответила – не пожелала. Она смотрела на отца очень презрительно. Отец оборотился к Эймунду. Эймунд сказал:
– Не сомневайся, князь, это она. Потому что при ней были те, кого я и думал увидеть. Сигурд и Лейф, уппландцы – это они нанимались ее охранять. Да ты сними с нее шлем, и тогда сам увидишь!
Но отец не успел – не решился. Тогда она сама его сняла. И из-под шлема сразу волосы рассыпались. Длиннющие! И были они белые как снег. А брови были начерненные. Губы презрительно подкушены… А руки так и било, било дрожью.
