работу. Но такое встречается только в сказках. А сидя во французском ресторане мысли чаще витают вокруг блюд французской кухни. Если же он путешествует теперь по России, то постоянно окружен знакомыми из высшего света, ведет безалаберную жизнь, переезжая из одной усадьбы знакомого и другой, и сам уже становится похож на персонажа «Мертвых душ».
Но уже в середине мая 1849 года Гоголь пишет Жуковскому, что «ждет нетерпеливо прочесть… всё, что среди колебаний и тревог удалось создать».
С апреля 1849 года Гоголь в России. Но ему не до работы: отдыхает в Одессе, едет на родину в Васильевское, посещает Полтаву, Диканьку, Киев… Везде ему сопутствует хандра, которую не утишают даже богослужения, которые он неустанно посещает. Разговоры ведет лишь о церковной литературе, о поездке к Святым местам. А его постоянно спрашивают о втором томе «Мертвых душ», и он время от времени вынужден садиться за работу, чтобы прочитать отрывок из новой главы в литературном салоне.
Летом и осенью 1849 года Гоголь читал отдельные главы, чаще всего первой, наиболее законченной, или наброски глав своим друзьям, и один из слушателей Л. Арнольди отмечал, что у Гоголя в портфеле в то время уже были все главы второй части «Мертвых душ», «тогда уже почти конченных вчерне». Судя по всему, этот слух исходил от самого Гоголя.
Чтения вызвали единодушный восторг у слушателей (среди них уже не было прежних московских славянофилов, иногда критиковавших писателя). По словам А. О. Смирновой, первый том совершенно побледнел в ее воображении перед вторым: здесь юмор возведен был в высшую степень художественности и соединялся с пафосом, от которого захватывало дух.
Но было и другое мнение. Славянофил Ю. Ф. Самарин вспоминал: «Никогда не забуду я того глубокого и тяжелого впечатления, которое Гоголь произвел на Хомякова и меня раз вечером, когда он прочел нам первые две главы второго тома. По прочтении он обратился к нам с вопросом: “Скажите по совести только одно – не хуже первой части?” Мы переглянулись, и ни у него, ни у меня недостало духу сказать ему, что мы оба думали и чувствовали. Я глубоко убежден, что Гоголь умер оттого, что он сознавал про себя, насколько его второй том ниже первого, сознавал и не хотел самому себе признаться, что он начинал подрумянивать действительность».
В 1849–1850 годах Гоголь, занимаясь окончательной отделкой глав, по-видимому, многое исправлял и дополнял. Он писал своей приятельнице А. О. Смирновой: «Вижу, что много нужно еще приготовиться: нужно внимательно, и даже очень внимательно, прочесть всё то, что знакомит нас с краем нашим».
В январе 1850 года Гоголь писал П. А. Плетневу: «Конец делу еще не скоро… Все почти главы соображены и даже набросаны, но именно не больше как набросаны, собственно написанных две-три только».
Большую часть года он проводит в разъездах – у старцев в Оптиной пустыни, у И. Киреевского в Долбине, у А. Елагиной в Петрищеве, на родине в Васильевском, в Одессе. Денег катастрофически не хватает,
