бросила пить – на время, ради эксперимента, – ему казалось, что он стал пить больше.
Саша выудила из миски листик салата и принялась жевать.
– Погоди, – остановил ее Джон.
– А что?
– Надо помолиться.
Саша скривилась.
– Давайте я прочту, – вызвался Сэм. И прикрыл глаза, склонил голову.
Джон поднял взгляд – Саша что-то набирала в телефоне. Выхватить бы у нее эту штуку да растоптать, так ведь нет, надо держать себя в руках, а то Линда разозлится, все перессорятся. Как же легко все испортить! Джон долил себе вина, положил макарон. Хлоя то и дело лезла под стол, скармливала Зеро кусочки курицы-гриль.
Саша поковыряла вилкой макароны.
– Там сыр? – И, как назло, даже не попробовала, на тарелке у нее лежали только влажные листики салата и ошметки курицы. Она поднесла к носу стакан с водой: – Чем-то воняет.
Линда округлила глаза.
– Ну возьми другой.
– Понюхай. – Саша протянула Хлое свой стакан. – Чуешь?
– Возьми другой. – Линда выхватила у нее стакан. – Давай заменю.
– Нет-нет, я сама, не надо.
Когда дети были маленькие, ужинали они сосисками или спагетти, детям наливали по стакану молока. Линда потягивала белое вино со льдом, Джон тоже сидел с бокалом, то прислушиваясь к общей беседе, то отключаясь. Дети ссорились, Хлоя пинала под столом Сэма, Саше все казалось, будто Сэм нарочно на нее дышит: «Мама, скажи Сэму, чтоб не дышал на меня. Скажи. Сэму. Хватит. На меня. Дышать». До чего же легко возникает завеса между ним и этими людьми, его близкими, – он видит их будто сквозь уютный туман, черты их сглаживаются, так ему проще их любить.
– Жаль, Эндрю не смог приехать, – вздохнула Линда.
Саша пожала плечами:
– На Рождество ему все равно улетать, к нему сын приезжает.
– Хотелось бы все-таки с ним познакомиться.
– Что это с Зеро? – встрепенулась Хлоя. – Смотрите!
У пса под носом кусок курицы, а он на нее и не глядит.
– Он у нас теперь киборг, – сказала Саша.
– Может, он ее не видит? – предположила Хлоя. – Вдруг он ослеп?
– Со стола ничего ему не давай, – нахмурился Джон.
– Теперь-то уж все равно.
– Не говори так.
– А вы представьте себя на месте собаки, – сказала Саша. – Когда уже готов умереть – и вот на тебе, вспороли брюхо, вставили какую-то хрень, и живи себе дальше! Может, ему это в тягость.
Джон и сам об этом думал однажды, на прогулке с Зеро. Посмотреть на него – страдалец, тащится на поводке, приминая бледно-розовым брюхом сырую траву; ужас берет при мысли, что люди творят с животными – делают их рабами своих прихотей, насильно держат в живых до Рождества. И детям, если вдуматься, на собаку плевать.
– Не в тягость, а в радость. – Сэм небрежно потрепал Зеро за ухом. – Ему хорошо.
– Полегче, Сэмми, полегче.
– Хватит,
