style="font-size:15px;"> Краткое жизнеописание
В паскудный мир был выдавлен из чрева.
Пронёс в себе тот первородный грех
с больной душой, сердечным перегревом,
храня на коже очень бедный мех.
Тоска ума гнала от толп в каморки,
и оттого, живя в них день за днём,
я избежал любви, войны и порки,
познанья женщины, побоев за углом.
Внимал огулом фильмам и страницам.
Свои стихи я прятал в тайный ларь.
Людей читал по полуслову, лицам,
и безошибочно давал диагноз – тварь.
Я был затворником, почти самолишенцем,
бежал и прятался от праздников и вин,
хранил от радостей ранимейшее сердце,
боясь любви, трагедий и крови.
Страшился стать похожим на сограждан,
от коих я стремился с малых лет,
и сторонился их надменно и отважно,
чурался вдруг впитать плебейский цвет.
Себя берёг, спасался от планеты,
порой за роды мать с отцом виня.
Но гарь и грех, отравы, зло и беды
входили в щели и вошли в меня.
Я весь в сети бродящих метастазов,
как рыба-кит, изловленный горбун,
измучен я от низа и до глаза,
и ждёт меня смертельнейший гарпун…
Гибель резерва
Снаряды легко углубляют окопы.
Стрельба пробивает до мозга костей.
Удары всё рушат, кромсают и гробят.
Лихой артиллерии нет уж страшней!
Кромешная гарь средь огней и разрывов.
Осколки, как будто стальной снегопад.
Ни в ком нет ума и геройских позывов.
Безумие, ужас, убийства, разлад.
Вздымания туш и земли в мясорубке.
Земельно-машинно-солдатская смесь.
Пятнадцать минут, словно жуткие сутки.
Калибрами правит неистовый бес.
Тут молнии, грозы и град ненавистны.
Всё режет зубчатый и пламенный серп.
Обстрел может кончить невинные жизни.
Под шквалом горит, погибает резерв…
Сударыня
Наверное, может, скорей, вероятно,
дворянка – легат от ковровых богов,
явившийся тихо, забавно, приятно
в край ярких материй и тканых основ.
Явилась она, как Жасмин к Алладину,
взиравшему в суть стихотворных глубин
во чреве вечерних теней магазина,
искавшему золото строк меж рутин.
И гостья вдруг стала хозяйничать робко
