быть. Решай быстрее!
– Ты сам едешь?
– Не кричи! – Он схватил её за руку и заозирался. – Ты хоть думаешь, что будет, если нас обнаружат?!
– Ты едешь? – срывающимся голосом повторила Яна, чувствуя, как вибрирует всё внутри.
– Неделю назад уплыла другая лодка. Они не добрались до Йерлина. Может, потерпели крушение, может, их заметили на границе.
– Ты боишься?
Рокот мотора стал громче. Плеск усилился, и на корме загорелся крошечный, как светлячок сигареты, сигнальный огонь. Заскрипели сходни.
– Ты едешь, Каминова? Едешь или нет? – отчаянным шёпотом спросил он.
Яна снова растерянно оглянулась.
Вдалеке дремал молчаливый, холодный Синал. А по ту сторону чёрной воды, невидимые за туманом и расстоянием, стояли другие города, где не изымали воспоминаний и материалов, не обнуляли людей. Самым близким из них был Йерлин – столица соседней с Рутой Йерлинской Империи.
…В дремлющем, мрачном Синале спала Ирина.
Сходни, чавкая, поползли прочь от берега.
– Ну! – как сквозь вату услышала Яна. – Решай!
Она закусила губу и надавила кровившими костяшками на глаза – до боли, до цветных пятен под веками.
Огонёк на корме погас.
– Отплываем, – донеслось с палубы. – Вы садитесь?
***
Яна с криком вскочила, всё ещё слыша, как рокочет катер. Снова снилось то же. Это воспоминание приходило каждую ночь перед изъятием материалов.
– Что такое опять? – На пороге, отодвинув ширму, которая какое-то время заменяла дверь, стояла мать. На ней была водолазка с высоким воротом и старые джинсы – видимо, ещё не раздевалась после смены; мать работала дежурной в детприёмнике. – Не ори, Иру разбудишь.
Яна сглотнула и тяжело дыша, как после долгого бега, выговорила:
– Опять этот сон.
– А.
Мать подошла и неловко похлопала её по спине.
– Сходи к врачу. Пусть выпишут успокоительное.
– Нет. Некогда, мам, – пробормотала Яна, сцепляя руки, чтобы унять дрожь. В который раз спросила себя: что было бы, если бы тогда она согласилась?
В своей кровати закопошилась Ира. Мама вздохнула, оттянув горловину водолазки.
– Я её успокою. Ты иди, ложись, – глухо пробормотала Яна.
– Тебя бы кто успокоил. И образумил, – поправляя смятую простынь, ответила мать. – Утром рейд, помнишь? Не смей ничего прятать.
Яна кивнула. В голове тут же защёлкало, что можно оставить рейдовикам, а что надо спрятать сейчас же. Больше всего, конечно, дадут за дневник, за очередные три страницы.
Дождавшись, пока мать выйдет, Яна подбежала к столу и под хныканье сестры вытащила из-под учебников исписанные клочки кальки. Скатала их в шарики и уже засовывала под стельки ботинок, когда ширма снова отодвинулась. Яна вздрогнула и резким движением отправила ботинки под кровать.
