с учителем английского языка. Ездил из-за этого специально в райцентр. Там была десятилетка. И этот учитель, как человек прогрессивный и продвинутый, за бутылку бормотухи напел ему «Шизгару».
Эта забойная штучка стала потом гвоздем наших выступлений. Мы ее заучили хором и самозабвенно орали со сцены. Никто, правда, не знал, о чем она. О любви, наверное? О чем же еще? Тогда все песни были о любви.
Не думаю, что у нас все было в порядке с произношением. Оксфордов мы не оканчивали, кембриджев – тем более. Да никто на эту тему особо и не парился. К тому же Нуртай записал ее казахскими буквами. А из иностранных мы учили только немецкий. Его нам преподавал Скакбай-ага.
Между прочим, из-за нехватки учителей этот Скакбай-ага преподавал нам сразу четыре предмета: труд, начальную военную подготовку, географию и немецкий язык.
Труд – потому что он любил повторять, что труд сделал из обезьяны человека.
Немецкий – потому что он воевал и дошел со своим батальоном до Одера. Там его ранило в пятку.
Военное дело – потому что он был старшиной в отставке.
Ну и географию – потому что он всю Европу «прополз пешком».
Скакбай-ага был человеком знающим. Иной раз, помнится, на уроках географии он увлекался настолько, что ударялся в детали. К примеру, он в подробностях знал Польшу. А именно – реку Вислу: через какие города она протекает, где куда сворачивает, где какая глубина и даже какая рыба там водится. По ходу рассказа он частенько задерживался на какой-нибудь частности.
– Так, засранцы, – начинал он по-отечески тепло. – Вот это – Краков, большой польский город. Крыши домов там все оранжевые. Черепица называется. А асфальта там нет, сплошь – булыжник. То есть -камни. Старинные. А вот здесь, рядом с Краковом, – Сандомир, маленький такой городишко, типа нашего Каскелена. А вот тут, под Сандомиром, есть одна речка, мелкая такая, по грудь, там водятся сазаны, судак есть немножко, окунь, – Шкарпавы называется. А вот тут, – Скакбай-ага подслеповато щурился сквозь толстые линзы и тыкал указкой в карту, -вот тут, у самой Шкарпавы, есть деревня – Ослонка!
И уносился в воспоминания.
– Здесь стоял наш полк. И вот тут меня ранило. Осколком. Вот сюда, чуть ниже колена…
И он выставлял вперед свою покалеченную ногу в хромовом сапоге.
Мы всем классом таращились на его сапог.
И тут, в наступившей тишине, Скакбай-ага вдруг вскрикивал командирским голосом:
– Копбаев!
– Я! – вскакивал Арсик.
– Ты можешь потрогать, – великодушно разрешал Скакбай-ага.
Арсик был отличником и сидел за первой партой. Он подходил к Скакбаю-ага и послушно трогал ногу.
– Понял?! – грозно спрашивал Скакбай-ага.
– Еще бы! – кивал Арсик.
– Молодец! Садись! – приказывал Скакбай-ага. – Пять!
И Скакбай-ага размашисто ставил в журнале напротив фамилии «Копбаев» жирную пятерку, а Арсик возвращался на свое место.
