поставим? – спросил Фридерих с отвисшей бульдожьей челюстью. – На прицеп?
– Нет-нет! В кабину – на пустое сиденье, под брезент, – никто его там даже и не заметит. – О риске тряской езды чуть не в обнимку с баком бензина в роли пассажира он даже и не задумывался.
– Пустая затея, – сказал Фридерих. – Дополнительный бак просто будет мертвым балластом. Будет тебе мешать всю дорогу. К тому же тебе так или иначе потребуется остановка, чтобы протереть очки, попить воды, – при ней и дозаправишься.
– Без бака не поеду, – пригрозил Рене. – И никакими правилами он не запрещен.
Вдвоем они отправились будить Мориса, чтобы помог им рассудить предутренний спор. Наконец Фридрих сдался: «Тебе вести машину, так что, смотри сам», – и вся троица отправилась прямиком в гараж решать, как это сделать технически.
Утром в день гонок, 6 апреля, Рене, позавтракав кофе с молоком и круассаном, спустился к гаражным боксам. Рассветное солнце бликами переливалось на глади Средиземного моря. Они с Фридерихом поочередно перепроверили на Bugatti абсолютно все – от двигателя до специальных приготовлений под второй бак.
Затем Рене отправился прогуляться для нервного успокоения. Народу в негусто населенном Монако в преддверии Гран-при прибавилось как грибов после дождя, и зрители виднелись повсюду, куда бы он ни кинул взгляд: на трибунах; на террасах отеля; на борту плавсредств – от роскошных яхт до рыбацких шхун и резиновых лодок, – битком забивших гавань; по всем склонам «скалы Монако» с княжеским дворцом; и даже тесной толпой на скатах крыш вдоль всей трассы, огороженной теперь мешками с песком. Весь город, по сути, представлял собой естественный амфитеатр. На некоторых участках болельщики могли бы дотянуться до проезжающих машин и царапнуть их пальцами, – для Рене подобная близость была тошнотворной.
По возвращении в гаражи Рене разделил с Морисом в тени пальмы небольшую трапезу – холодную курицу под бордо. Маршалы флагами призвали гонщиков занять свои места на стартовой решетке. В том году они все еще распределялись жеребьевкой, и Рене выпало стартовать с четвертой линии. При семнадцати участниках, учитывая узость трассы, фактор занятия выгодной позиции сразу же со старта имел критически важное значение.
Организаторы гонки в этом году сами устроили официальный тотализатор, и у киосков приема ставок уже́ творилась невероятная давка. Казалось, все без исключения – даже жандармы – где-то что-то проведали или подслушали и спешили поставить на лучшую машину или пилота. Явным фаворитом считался местный уроженец Луи Широн, – ставки на его победу принимались с коэффициентом два к одному. Поставивший на Рене в случае его победы зарабатывал втрое больше. В последние дни свободных заездов Рене проходу не давали, приставая с вопросом: «У вас есть шансы, как по-вашему?»
Согласно поведшейся еще с первого Кубка Гордона Беннетта[42] 1900 года традиции окраска машин зависела от национальной принадлежности водителя или команды: синий – Франция, белый –
Джеймс Гордон Беннетт-младший (James Gordon Bennett, Jr., 1841–1918) – обосновавшийся в Париже сын и наследник основателя газеты
