В грузовиках, пока мы двигались, нам удалось под ветром просохнуть и таким образом доехать до части. Не умываясь, поужинали и кое-как доползли до кроватей, после чего я ничего уже не помнил. Утром на команду «Подъем!» мы не смогли отреагировать. У меня промелькнула мысль: «Стреляйте, сволочи, ни за что не встану!». Всё болело, и не было никаких сил встать с кровати. Каждый из нас стонал, и в этих стенаниях прослушивалось одно слово – «Врача – А – А!», но кроме фельдшера – старшины с лошадиным лицом и такими же мозгами в батальоне никого не было. Однако он мне не понравился не по этой причине, но об этом позже.
Вечером следующего дня все мы несли службу на улицах города. Правда, в неровной нашей поступи просматривалась походка женщины, которая только что перенесла аборт.
Повезло тем, у кого на маршруте была аптека. Они скупили там все бинты с зеленкой. Ночью после службы казарма превращалась в полевой госпиталь. Все перебинтовывали друг другу ноги. Этот марш бросок врезался в мою память на всю жизнь. Меня вгоняет в ужас только от одной цифры пятьдесят семь километров. Поверить в это трудно, но на самом деле мы пробежали это расстояние.
В дневное время, пока мы были в состоянии что – либо понимать, с нами проводили политзанятия, чтобы мы не забывали, где живем и при каком строе. Нам подробно объясняли, кто наши враги и где наши друзья, словно мы это слышим впервые. После долгих изнурительных занятий у меня где-то в глубине души возникало единственное желание – перестрелять всех, и друзей, и врагов. Только так воцарится на планете Земля долгожданный мир.
На занятиях по боевой подготовке мы научились разбирать и собирать оружие с закрытыми глазами, сейчас уже не помню, но норматив составлял тридцать секунд. Мы же доводили это время до девяти. После занятий отправлялись на дневные стрельбы. Нас отвозили туда в крытых грузовиках летом и в зимнее время в автобусах. С двойками по стрельбе было покончено, но командирам этого было мало, и они решили обратный путь из стрельбища до города, который составлял тринадцать километров, сделать постоянным марш – броском.
Дальше были обед, глажка и подготовка к основной службе.
Ближе к вечеру нас развозили по маршрутам в центре города. Должен заметить: пять часов на улице в любую погоду. Зимы в 1973—1975 годах стояли суровые – сорок градусов мороза. У всех солдат были отморожены уши и пальцы на ногах и руках. Если вы идете по улице, и вам навстречу попадется человек с большими, как варежки, отмороженными ушами, значит, он точно служил в нашем батальоне. Зимой мы облачались в меховые тулупы, и они спасали от лютого холода, но однажды один из нарядов не смог догнать преступника, который ограбил кого – то, чуть ли не на глазах патруля, и разъяренный начальник штаба приказал снять тулупы и заставил нас нести службу в тонких шинелях. Вот здесь-то мы поняли всю тяжесть несения воинской службы. Шинель звонко и радостно
