о в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1. Пансион особого назначения
– Вот ведь сволочи! – хриплый женский голос вернул сознание. Голова раскалывалась на куски, каждый из которых рвался существовать самостоятельно. Пришлось придавить череп подушкой. Вроде лучше. Теперь настойчиво запульсировало в ушах. Глупое сердце продолжает отрабатывать свой хлеб. Значит, ещё жива. Зачем? Так просто попасть впросак. Лучше бы умереть. Это, как-никак, выход. Жаль, никогда не занималась йогой, говорят, они могут останавливать сердце по желанию.
Кто-то выдернул из-под руки подушку. Здесь невыносимо ярко, жжёт глаз. Пощёчина. Ещё одна. Что вам от меня надо?! М-м-м. Язык толст и шершав, не слушается. Слав-те-господи, свет заслонили, можно попробовать разлепить веки.
– Жива? Смотри на меня, на меня, слышишь? – на меня в упор смотрит чьё-то помятое лицо цвета молочного шоколада. Глаза чёрные, зрачков не видно. Мешки под глазами, как портьеры на окнах, складка на складке. Нос, распластанный чуть ли не во всю ширину лица. Запах изо рта. Фу-у!
– Вы кто? Чего вам надо?
О, уже неплохо, язык стал слушаться. Хотя голоса ещё нет. Шёпот получился.
– Я-то? Армель. А ты?
– Та-ма-ра.
– Странное имя. Ненашенское. Откуда ты здесь?
– Где я?
– Ого! Видать, парализатором тебе память-то отшибло. Ничего, отойдёшь! Раз в себя пришла, жить будешь. Святая Дева Мария, хоть имя своё помнишь.
– Где я?
– На острове Дьявола, где ж ещё!
– Остров Дьявола?! Где это?
– Гвиана. Французская. Ты чё? Сама-то откуда родом?
– Франция. То есть Россия.
– Так Франция или Россия?
– Погодите… Дайте в себя прийти. Родом из России. Уже двадцать лет во Франции живу.
– Небось с космосом связана? В городе почти половина жителей там работает. Ты оттуда?
– Откуда оттуда?
– С космопорта! Куру космопорт знаешь? Слыхала?
– Ах, это. Да, я в курсе. Но к нему отношения не имею. Сама по себе. Архитектор.
– Дома строишь?
– Нет. Компьютеры связываю. Вода есть?
– Щас. Сесть сможешь?
Кто его знает, может, и смогу. Надо попробовать. Руки, ноги… чувствую. Вроде слушаются.
– Молодец, села. Вот вода. Пей!
Вода. Боже, как хорошо! Влага юркой змейкой скользнула вглубь, и благодарное тело зашевелилось, заурчало, задвигалось. Картинка стала чётче. Напротив смуглая женщина, мягко скажем, крупного телосложения, лет пятидесяти. Макияж с этим лицом явно в разводе. А может, они и не знакомы вовсе. Ресницы не подкрашены. Ногти без маникюра. Кожа тем не менее без морщин. Впрочем, если учесть избыточное количество жира, вполне объяснимо. Чёрные волосы с проседью заплетены в сотню мелких косичек. Можно было бы принять за симпатягу, если бы не нос. И жёлтые зубы. В ярко-салатовом комбинезоне. А я?
– Ой, что на мне?
– Ты о робе? Пансионный комбез. Вишь, на мне такой же.
– Пансионный комбез?
– Ну да! Такой, сука, порядок в этой тюрьме.
– Тюрьме? Это что такое?
– А-а-а, ты, видать, молодая. Хотя по роже не скажешь.
– Зеркало! Есть зеркало?
– Точно оживаешь. Щас сделаем, – Армель что-то нажала, и серая стена превратилась в громадное зеркало. Оттуда на меня взглянула усталая женщина с печальными серыми глазами. Лицо осунулось, вытянулось, губы застыли в какой-то кривой усмешке. Веки набухшие, отёкшие. На лице складки от подушки. Уф-ф-ф. Массаж, массаж, быстро массаж!
– Тебе сколько лет, Тамара́?
За долгие годы я уже привыкла к этому ударению. Звучит приятней, чем английское Та́мара. Вообще, что с этими иностранцами не так? Даже ударения поставить правильно не могут.
– Сорок.
– Понятно тогда. Их полвека назад позакрывали. В смысле официально. Теперь это называется пансионы особого назначения. Суть та же. У меня пансион пожизненный. А у тя?
– Понятия не имею. А вы давно здесь? За что пожизненный?
– За убийство. Случайно получилось. В баре отдыхала, как человек. Тут ко мне пристал один. Сам, главное, тощий, стручок фасолевый, а туда же. Любитель пышности, видишь ли. Я ему раз – отзынь, два. Нет, всё лезет, гад, да ещё с руками. Ну, врезала ему по переносице.
