правда, потому что до нее у него вообще не было ни одной женщины.
Как и предполагалось, к Новому году он вернулся в Москву. Но Лидии уже не было: о своем возвращении вместе с мужем и сыном в Минск она написала Николаю еще в ноябре…
Глава 4
Журнал Берестова (II)
Когда-нибудь монах трудолюбивый Найдет мой труд усердный, безымянный…
1 августа
Это произошло в субботу, в день моего обязательного посещения Центрального христианского кладбища Филадельфии. Итак, ровно десять дней назад, отдав «короткие», субботние 7 часов перфокарточной машине Германа Холлерита в офисе «Филадельфийского бюро переписи населения США», я отправился к Марии. Сначала всё шло по заведенному мной ритуалу: я положил на плиту 2 желтые розы и, постояв у могилы около получаса, отправился в церковь. Акафист настолько тогда опечалил меня, что, выйдя после службы на улицу, вместо того чтобы, как обычно, идти домой, я решил вновь вернуться на кладбище.
Скоро стукнули ворота: кладбище закрылось. Быстро приблизилась ночь. Посвежело. Из наплечной сумки я извлек фляжку с бурбоном, хлебнул немного. Грусть не проходила. Вспомнился Киев, Полтава, где я полгода отслужил земским статистиком, Пушкин:
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух…
И, как всегда, когда мне на ум приходила пушкинская «Полтава», тревога охватила меня. Понеслись какие-то обрывки мыслей: «Сумасшедшая дочь Кочубея… Зачем Мария? – ее же звали Матрена… две отрубленные головы в руках палача… Все-таки что-то в «Полтаве» было сделано не так – совсем не случайно она не имела успеха… Весь 1828 год был у Пушкина какой-то неправильный, ненормальный»…
Я в последний раз приложился к фляжке, сунул ее назад в сумку и медленно побрел к забору. Было уже совсем темно, когда я уткнулся в кирпичную стену, крутой скалой уходившую к звездам, и сразу осознал, что перелезть через нее мне будет не под силу.
«А мне пора, пора уж отдохнуть… – вспомнилось вдруг из «Бориса Годунова». – Стоп, стоп, стоп… Так вот в чем неправильность «Полтавы»! Обольщенная дочь и казненный отец – такая ужасная драма, и обычный четырехстопный ямб! Ах, какая получилась бы великолепная вещь, напиши ее Пушкин слогом «Бориса Годунова», «Русалки» и «Маленьких трагедий»… – и, умиротворенный своим нечаянным открытием, я заснул… впервые заснул под забором, пристроив под голову сумку.
Сколько времени продолжался мой идиллический сон? Не знаю, но, по-видимому, не долго: было еще довольно темно, когда он был прерван громкими свистками и скрипом открываемых ворот. Я приподнял голову: какой-то человек бежал прямо на меня. От страха я вжался в землю. Его сапог промелькнул буквально в сантиметрах от моей головы, что-то звякнуло. Я взглянул вверх и на фоне светлеющего неба увидел сидящего на заборе человека, потом – вскрик и быстро удаляющиеся шаги.
