новое предложение, – никогда не бываю агрессивной и ненавижу хамство, но тут уж я на пороге повернулась с достоинством и сказала: «А у вас пусть по случаю выходных торуньская колбаса поперек горла встанет!» – потому что она ведь торуньскую покупала. Сказала – и вышла. Ты только представь себе, до чего же люди охамели!
Я представляю себе. Мне и представлять-то особо не нужно.
Вот такова моя матушка – если вкратце.
А еще у нее есть брат.
У многих людей есть дядюшки. И в самом факте его наличия нет ничего плохого, но брат матушки является моим крестным отцом, в чем тоже нет ничего странного и удивительного, по сути. Вот только у меня из-за него до сих пор проблемы.
Мои предки спорили о том, как меня назвать, аж до самого моего появления на свет, да и после этого грандиозного события не могли договориться. Я знаю, что они всерьез рассматривали такие имена, как Иовиниан, Иосафат, Иона и Иокаста. Иуду они пропустили – не знаю, почему.
Из-за Иокасты они страшно поругались, потому что отец никак не хотел верить, что это имя женское и что его носила мать и жена Эдипа в одном лице, он тыкал пальцем наугад в словарь и выуживал оттуда имена на И, потому что матушка утверждала, что имя ребенка должно начинаться исключительно на долгий звук, а И – это самый долгий звук из всех. Как раз перед Иокастой отец ткнул в отличное слово «Йом-Киппур» – и оно ему тоже очень понравилось, так что все могло кончиться для меня еще хуже, чем кончилось, если бы решение принимал мой отец. Но отец принимал решения только в том, что касалось техники, потому что он был инженером и самой огромной его страстью (после радио) были военные самолеты, особенно истребители «Спитфайры», которые и сегодня еще летают (в количестве четырех), а ведь им уже лет по семьдесят, как и их коллегам «Мессершмиттам».
Иокаста его страшно взволновала. Потому что, во-первых, по его мнению, это имя типично мужское, во-вторых – царское (я думаю, что он его перепутал с Бокасса), а в-третьих – он считал, что мать пытается сделать из него идиота, утверждая, что мать и жена Эдипа – это одно и то же лицо, потому что у моего отца, человека глубоко порядочного, такое даже в голове не умещалось.
– Знаешь, сынок, «Спитфайры» устроены куда проще, чем женщины, – говаривал он.
Отец сделал еще попытку и предложил Олоферна и Генриха (он восхищался Генрихом Восьмым – вот интересно, за какие такие заслуги?!) – и на этом его вмешательство закончилось.
Он всегда уступал матери.
Пока не умер.
Правда, от инфаркта – но какая разница.
Меня назвали Иеремиаш.
Матушка после многих лет войны все же перестала называть меня Кашкой. А до этого я много лет боролся, чтобы она перестала называть меня Букашкой. Теперь она называет меня Иеремушка. И всякий раз, когда я слышу это «Иеремушка», я вздрагиваю.
Если бы
