чем нельзя? И это далеко не всегда выбор между духовными устремлениями и материальным благополучием. Мария Юрковская, которая вроде бы заклеймена в этой книге со своей моралью беспечной стрекозы, ведь вовсе не стремится к материальному благополучию, а стремится к любви (ну, или к бесконечным любовным романам). И, быть может, она права, считая, что «он (ее знакомый учитель) учит детей страшным вещам. Он учит их, что работать гораздо интереснее, чем развлекаться».
Вообще, что делают физики на Эйномии – работают или развлекаются? Нет, трудятся они, конечно, в тяжелых условиях, «лаборатория плохо защищена от излучений…Тесно. Плохая автоматизация, устаревшее оборудование…»..постель в лифте… Но возникает вопрос – есть ли это труд или развлечение? Давно и не нами было сказано, что наука – «есть способ удовлетворить свое любопытство за чужой счет».
И кто прав? Энтузиасты-физики «крепкие, как алмаз, умные, смелые», которые гробят свое здоровье, чтобы доказать, что гравитация распространяется быстрее света, или работяги на Бамберге, которые делают то же самое за несколько космических жемчужин (а вернее за право – пусть призрачное – стать хозяевами собственной жизни). Здесь ведь выбор заключается даже не в том, работают ли люди за деньги, или за идею. В конце концов, какую-то зарплату смерть-планетчики тоже получают. Люди фактически выбирают образ жизни – жить для себя или ради некой абстрактной идеи. Не важно, в чем эта идея заключается. И недаром «отрицательный персонаж» повести, Мария Юрковская так отстаивает свое право «пить свою холодную воду». Любая идеология, хоть коммунистическая, хоть капиталистическая, фактически подминает под себя человека, что хорошо видно из сюжета повести. Впрочем, индивидуалист, выпавший из мира общепринятых идей, всегда обречен на одиночество. Неважно, мещанин он или непризнанный гений. Это вечная проблема, отнюдь не упирающаяся в противопоставление и борьбу социализма и капитализма.
Если произведение «Второе нашествие марсиан» стало обвинением мещанства, то куда более ранние «Стажеры» являются «оправданием» мещанства. Жилин прямо произносит, хотя, конечно, очень в лоб, свой «апофеоз мещанству», посвященный «маленькому человеку» Толе.
В целом, повесть оставляет за человеком право выбора в том, что касается его самого. Похоже, человек свободен в этом выборе вплоть до своей смерти. Юрковский, который «налившись кровью», заорал «Вы что думаете, вам так и дадут сдохнуть ?.. А мы не хотим, чтобы вы умирали, и вы не умрете», фактически сам выбрал именно этот путь и свою, как он и надеялся, безвременную смерть. И вновь мы возвращаемся к тому же вопросу: имеет ли человек право сам решить вопрос, когда и как ему жить, и когда и как ему прервать эту жизнь; и является ли оправданной гибель за идею (политическую или научную?), или за возможность прожить свою жизнь так, как хочешь?
По-видимому, авторы ограничивают своих героев свободе выбора, лишь, когда они начинают покушаться на права других людей.
