лишь поначалу.
Но потом лицо Месхишвили мертвецки побелело, вытянулось, веки затрепетали, губы сжались, и сразу же по телу пробежала дрожь. Он как-то неестественно дернулся, сжал кулаки, словно вот-вот набросится на Вольфа или повалится на колени и начнет рвать на себе волосы, но совладал с собой и медленно, будто боясь расплескать свою злобу, отвернулся. Нельзя так легко поддаваться провокации – внутренне подначивал его Феликс, стараясь не выдавать торжествующей улыбки.
Он пристально наблюдал за тем, как по светлоокому лицу грузина продолжали пробегать облачка тревоги, как он умоляюще вскидывал брови, шевелил губами и сжимал коленки белыми от напряжения пальцами, видел, как из-под его барашковой шапки потекли струйки пота. Несколько раз его безвольная рука вскидывалась то к груди, и дрожащие пальцы проводили по ребрам, то к голове, и он вытирал пот, то к воротничку застегнутой по горло рубашки. Белов видел, как его беспомощные пальцы все искали верхнюю пуговицу и никак не могли ее найти.
Жена Месхишвили, заметив, какое действие на него произвело упоминание их печально известного соотечественника, тревожно следила то за движениями рук мужа, то за его мимикой. В какой-то момент он поднялся, хотел было выйти в проход, Лида придвинулась к окну, пропуская его. Но он сел на ее место, бессознательно продолжая искать пуговицу у горла.
Известное дело, что услышать грузину в стране большевиков от кого бы то ни было имя Ноя Жордании приятного мало – тотчас начнешь думать, что тебя подозревают в сношении с оппозицией или в национал-уклонизме. Но слова Вольфа звучали как вызов, как пощечина…
Тугодум Саушкин, в конце концов заметив неловкость ситуации и подозрительную тишину, медленно поднялся и приблизился к грузину.
– Какой-такой Жордания? – положил он ему руку на плечо, нагнувшись к лицу. Того передернуло. – Кто здесь произнес это имя?
Грузин метнул в Вольфа яростный взгляд, сбросив ладонь Саушкина со своего плеча, и сжал губы так сильно, что они побелели, отчетливее выступили скулы и красные пятна на них.
Так как он ничего не сказал, уполномоченный вынул его удостоверение личности из кармана своей куртки, куда сложил документы пассажиров.
– Хм, как интересно. Завагитпропотдела московского губкома партии! – прочел он. – Это вам не хухры-мухры. Почему вас подозревают в связях с Жорданией?
– Никто меня не подозревает! – сквозь зубы выдавил грузин.
– А вот товарищ студент подозревает, – не унимался уполномоченный, склонившись еще ниже – так, что его усы коснулись виска грузина. Тот отшатнулся, бросив сначала на него косой презрительный взгляд, а потом не удержался и оглядел присутствующих. Никто ему на помощь идти не собирался. Все прекрасно понимали, что Вольф, скорее всего, был провокатором на службе ОГПУ.
– С чего ви взяли? – не сдавался Месхишвили.
– Стал бы он просто так произносить это имя вслух?
– Кто
