часов”. Честно говоря, я был не сильно удивлен, но досада все же была. Не успокаивало и то, что напротив некоторых поездов высвечивалась надпись “Поезд отменен” – беда других пассажиров, превышающая мою, не помогала мне. То, что другим людям хуже, чем тебе – это слабое оправдание.
Чужие беды меня вообще не радовали, какими бы они не были. По крайней мере, я старался приучить себя к тому, что злорадство – это проявление моей собственной темной стороны, которая есть у каждого человека, и с которой лично я старался бороться.
Я опять отправился гулять по вокзалу, в очередной раз сидеть на каждом стуле, лежать на каждом полу и исследовать каждый закуток. Я шел по одному из перронов, уже в который раз, в сторону лестницы, ведущей на другой перрон, который к тому времени я тоже исследовал до последней пылинки на полу.
Внезапно, из-за одной из колонн, поддерживающих над перроном навес от дождя, выбежал человек. Это был мужчина, лет тридцати, низкого роста и грузный. Под носом, над верхней губой, у него были густые черные усы. Человек хихикал, как-то мерзко и гнусно, и быстро бежал прямо на меня. Я отпрыгнул в сторону и недовольно посмотрел ему вслед – мужчина продолжал быстро бежать прочь, все так же хихикая.
Из-за колонны послышался недовольный крик. Я повернулся и увидел старика с седыми волосами, который смотрел на меня гневным взором. Он кричал что-то на местном языке и быстро, насколько ему позволял возраст, шел на меня. Ладони его были подняты и сжаты в кулаки. Видимо, усатый мерзавец сделал какую-то пакость спящему старику (за стариком, на полу, я увидел покрывало, на котором тот видимо спал), а тот, не разобравшись, решил, что пакость ему сделал я.
Времени объяснять старику, что он ошибся, и я не при чем, у меня не было – он двигался с кулаками прямо на меня. Но опасности он для меня не представлял: для тех мест, в которых я родился, я был очень низок ростом, и слаб. Но по местным меркам, учитывая, что половина населения не ела мясо по религиозным причинам, я был вполне нормального роста. Местная еда не нравилась моему желудку, у него постоянно случалось несварение, и я сильно исхудал. Но по сравнению с местными жителями, и особенно, – с небольшим стариком, который собирался на меня напасть, я был в неплохой форме.
Понимая, что я не успею объяснить старику, что он ошибся, и я не при чем, я решил действовать в духе “лучшая защита – это нападение”. Я поднял руки со сжатыми кулаками и начал сам двигаться в сторону старика, показывая, что я принимаю бой. Он опешил. Было понятно, что я сильнее, и нанести мне хоть сколько-нибудь значимый урон он не сможет. Драться ему со мной было бесполезно.
Старик опустил руки, показывая, что отказывается от боя, и просто смотрел на меня с ненавистью и презрением. Он продолжал выкрикивать на непонятном языке в мой адрес какие-то фразы, очевидно оскорбительные, и просто наблюдал, как я проходил мимо.
Сначала я хотел остановиться и объяснить старику, что он ошибся, я не сделал ему ничего плохого, а виноват был
